– Кто он? – Мужчина снова выхватывает свой пистолет и направляет его на Нанао.
– Просто один мой знакомый, с которым мы разговорились в этой поездке. Я бы не сказал, что мы очень близкие друзья, просто несколько раз хорошо поговорили. Он обыкновенный человек. Он не знает, что у меня есть пистолет. Он просто учитель на курсах подготовки к вступительным экзаменам в университет. Он волновался за мальчика, поэтому сел рядом с нами, – быстро объясняет Нанао. – Поэтому и возвращается сюда.
– Я бы не стал ему доверять, – отвечает мужчина. – Ты уверен, что он не профессионал? – Он крепче сжимает рукоятку своего пистолета.
– В таком случае, когда он подойдет, можете сразу его застрелить, – жестко отвечает Нанао. – Но потом вы будете в этом раскаиваться. Судзуки-сан – хороший, честный человек.
Женщина опирается рукой на подлокотник, поворачивается и выглядывает в проход, чтобы внимательно посмотреть. Спустя мгновение она возвращается на свое место.
– Насколько я могу судить, он действительно самый обычный человек. Он совсем не выглядит так, будто что-то замышляет, и совершенно точно не вооружен. Единственное преступление, на которое он мог бы решиться, – это без билета пройти в зеленый вагон и немного в нем проехаться, чтобы узнать, каково это; а теперь он возвращается на свое место. Выглядит беззаботным.
– Ты так считаешь? – спрашивает ее мужчина.
– Вы очень проницательны, уважаемая госпожа, – Нанао с серьезным выражением лица кивает ей.
Мужчина сует руку с пистолетом в карман куртки, продолжая целиться в Нанао сквозь ткань.
– Если мне что-то покажется подозрительным, я тебя пристрелю.
В этот момент к ним подходит Судзуки.
– О, как здесь стало оживленно, – говорит он. – Что-то произошло?
Женщина улыбается ему, и вокруг глаз у нее собираются морщинки.
– Мы сели на предыдущей станции и просто подумали, что нам будет так одиноко – двое стариков в пустом поезде, а эти молодые люди оказались так добры, что позволили нам присесть рядом… – Она на ходу сочиняет эту историю и выдает ее без единой запинки.
– Ах вот как, – Судзуки приветливо кивает. – Это чудесно.
– Он сказал, что ты школьный учитель. Это так? – глухо спрашивает мужчина, не спуская с Судзуки острого немигающего взгляда.
– Я преподаю на курсах подготовки к вступительным экзаменам. Полагаю, вы можете называть меня школьным учителем.
– Хорошо, этого достаточно. Присаживайся. Рядом с бабулей, – он указывает на место у прохода, напротив Нанао и Принца, и Судзуки послушно на него садится. Как только он устраивается, мужчина продолжает: – Этот ребенок задал один трудный вопрос. – Судя по всему, он уже снял с Судзуки какие бы то ни было подозрения, хотя, возможно, просто выжидает нужный момент, чтобы начать стрелять.
– И что же это за вопрос? – Глаза Судзуки немного расширяются.
– Он хочет знать, почему нельзя убивать людей. Ты ведь учитель; может быть, ты попробуешь ему на это ответить?
Судзуки выглядит немного растерянным таким внезапным требованием. Затем он смотрит на Принца.
– Вот, значит, как… ты хочешь это узнать? – Хмурится – то ли обеспокоенно, то ли печально.
Принц едва удерживается, чтобы не закатить глаза. Практически у всех, кому он задает этот вопрос, лицо приобретает одно и то же знакомое ему выражение. Некоторые еще краснеют от негодования.
– Мне просто любопытно, – говорит он.
Судзуки делает несколько глубоких вдохов и выдохов, как будто успокаиваясь. Но он совсем не выглядит взволнованным, только глубоко несчастным.
– Я не вполне уверен, как нужно отвечать на этот вопрос.
– На него трудно ответить, правда?
– Нет, скорее я не уверен, почему именно ты спрашиваешь. Более того, странно, что в своем сознании и своей совести ты не находишь на него ответа. – Лицо Судзуки приобретает все более и более учительское выражение, которое Принц находит неприятным. – Во-первых, – говорит он, – я скажу тебе мое личное мнение.
«Интересно, существует ли такая вещь, как не личное мнение?» – с усмешкой думает Принц.
– Если б ты собирался убить кого-нибудь, я попытался бы удержать тебя от этого поступка. И напротив, если б кто-нибудь пытался убить тебя, я также захотел бы его остановить.
– Почему?
– Потому что когда кого-то убивают или даже когда кто-то нападает на другого человека, не убивая его, – это разбивает сердце, – говорит Судзуки. – Это грустная вещь, лишающая надежды, непоправимая. Я бы хотел, чтобы она никогда не происходила.
Принцу совершенно неинтересно слушать подобные рассуждения.
– Я понимаю, что вы имеете в виду, и совершенно с этим согласен, – лжет он. – Но меня интересуют не этические объяснения вроде этого. Если кто-то чувствует иначе, разве не становится тогда убийство нормальным? Есть такие вещи, как война и смертная казнь, но никто из взрослых не считает их неестественными, и в обществе это не порицается.
– Да, это так, – Судзуки кивает, как будто ожидал, что Принц это скажет. – Как я и сказал, это было всего лишь мое личное мнение по данному вопросу. Но это самое главное. Я считаю, что люди никогда не должны убивать других людей, ни при каких обстоятельствах. Смерть – это самая грустная вещь на свете. Но это не тот ответ, который ты хочешь услышать. Поэтому, – неожиданно продолжает он все тем же доброжелательным тоном, – есть кое-что, о чем я хочу спросить тебя.
– О чем?
– Что бы ты сделал, если бы я прямо сейчас и здесь на тебя помочился?
Принц, не ожидавший настолько детского вопроса, в удивлении открывает рот.
– Что?
– Что бы ты сделал, если бы я заставил тебя снять с себя всю одежду?
– Вам что, нравятся подобные вещи?
– Нет. Просто подумай об этом. Недопустимо справлять малую нужду прямо в вагоне поезда. Недопустимо заставлять кого-то раздеваться. Нельзя лгать и распространять ложные слухи. Нельзя курить. Нельзя сесть на синкансэн, не купив билет. И ты должен заплатить деньги, чтобы попить сока.
– О чем вы говорите?
– Например, прямо сейчас я хочу тебя избить. Мне можно это сделать?
– Вы серьезно?
– Что, если да? Что ты будешь делать?
– Но я не хочу.
– Почему?
Принц размышляет над ответом. «Должен ли я сказать ему, что просто потому, что я не хочу, чтобы он это делал, – или что он может сделать это, если ему так хочется?»
– Жизнь полна правил и запретов. – Судзуки пожимает плечами. – Есть правила относительно всего. Если б ты был сам по себе, то не возникало бы никаких вопросов, что тебе можно, а чего нельзя; но как только появляется кто-то другой, тотчас возникают самые разнообразные правила. В любой момент нашего существования мы окружены бесконечными правилами, у которых как будто нет никаких ясных оснований. Иногда нам кажется, что нам едва ли позволено хоть что-нибудь. Поэтому мне странно, что из всех многочисленных правил и запретов, о которых можно спросить, больше всего тебя интересует, почему же нельзя убивать людей. Конечно, я слышал этот вопрос и от других детей тоже. Ты мог бы спросить, почему нельзя бить людей, почему ты не можешь без спроса прийти в чужой дом и лечь там спать или почему тебе не позволено разводить костер в школе. Почему нехорошо оскорблять других людей. И так далее. Так много правил, в которых гораздо меньше смысла, чем в запрете на убийство… Так что каждый раз, когда я слышу от кого-то твоего возраста вопрос о том, почему же нельзя убивать людей, у меня возникает ощущение, что он просто пытается довести все до крайности – просто для того, чтобы заставить взрослых испытать дискомфорт. Прости меня, пожалуйста, но это именно так и выглядит.