Она посмотрела на окно в дополненной реальности, и взгляд ее стал отстраненным, словно она видела отнюдь не облака Венеры.
– Полет сюда, к Жукхе, – единственное, что я могла сделать, чтобы защитить семью. Вот почему я согласилась. Просто я жалею… Ну, сейчас это уже неважно.
– О чем жалеете? – мягко спросила Кира.
Нильсен погрустнела и вздохнула:
– Я не поговорила с ними до того, как мы отправились в полет. Кто знает, что будет, когда мы вернемся.
Кира хорошо понимала ее.
– Они живут в Солнечной системе?
– Да. На Венере и на Марсе. – Нильсен поковыряла пятнышко на ладони. – Дочь все еще на Венере. Возможно, вы видели в новостях, недавно медузы атаковали ее. К счастью, моя дочь живет далеко от места нападения, но…
– Как ее зовут?
– Янн.
– Уверена, что с ними все будет в порядке. Возможно, в Солнечной системе сейчас безопаснее всего.
Во взгляде Нильсен отчетливо читалось: «Не вешай мне лапшу на уши».
– Вы видели, что произошло на Земле. Не думаю, что хоть где-нибудь сейчас безопасно.
Пытаясь отвлечь ее, Кира спросила:
– Как же вы оказались на «Рогатке», так далеко от семьи?
Нильсен рассматривала блики в чашке:
– По многим причинам. Издательство, где я работала, объявило о банкротстве. Новое начальство уволило половину сотрудников, отменило пенсии. – Нильсен покачала головой. – Двадцать восемь лет я работала на них, и все пропало. Потерять пенсию – уже не сахар, но я потеряла и медицинскую страховку, а это проблема с учетом того, что у меня… хм… кое-какие сложности со здоровьем.
– Но разве…
– Конечно. Основные услуги гарантированы гражданам без судимостей и задолженностей по кредитам. Иногда бывают даже исключения. Но мне мало основных услуг.
Нильсен искоса посмотрела на Киру.
– Наверное, вас интересует, чем я больна и не заразна ли.
Кира подняла бровь:
– Ну, полагаю, Фалькони не пустил бы вас на борт, если бы внутри вас жили какие-нибудь плотоядные смертоносные бактерии.
Нильсен почти что рассмеялась, а затем прижала руку к груди и скорчила страдальческую гримасу:
– Все не так страшно. По крайней мере, для окружающих.
– Вы… То есть… Это смертельная болезнь?
– Жизнь – это смертельная болезнь, – сухо сказала Нильсен. – Даже со стволовыми клетками. В конце концов энтропия всегда побеждает.
Кира подняла чашку:
– Ну что ж, тогда выпьем за энтропистов. Пусть они найдут способ обратить вспять распад всего с течением времени.
– Да, я наслышана.
Они чокнулись.
– Впрочем, не могу сказать, что перспектива вечной жизни меня привлекает.
– Не согласна. Было бы неплохо иметь какой-то выбор на сей счет.
Нильсен вновь глотнула чаю, помолчала и сказала:
– За болезнь я должна сказать спасибо родителям, хотите верьте, хотите нет.
– Почему?
Первый помощник потерла лицо, и было ясно видно, насколько сильно она истощена.
– Они хотели как лучше. Людям это свойственно. Они просто забыли старую пословицу по поводу благих намерений и дороги в ад.
– Довольно циничная точка зрения.
– Так я сейчас настроена весьма цинично. – Нильсен вытянула ноги на кровати. Казалось, даже это причинило ей боль. – До моего рождения законы о генной модификации были не такими строгими, как сейчас. Мои родители хотели дать своему ребенку – мне – все мыслимые преимущества. Какие родители этого не хотят?
Кира мгновенно уловила суть проблемы.
– О нет.
– О да. Поэтому они напичкали меня всеми мыслимыми генами, повышающими интеллект, включая несколько искусственных, которые тогда только-только изобрели.
– Успешно?
– Мне никогда не приходилось пользоваться калькулятором, если ты об этом. Однако появились и непредвиденные побочные эффекты. Врачи не вполне уверены, что именно произошло, но часть модификаций возбудила мою иммунную систему – как будто завыл сигнал падения давления в пробитом куполе облачного города.
Выражение лица Нильсен стало сардоническим.
– Таким образом, я могу подсчитать в уме, как быстро выходит воздух, но ничего не могу сделать, чтобы не задохнуться. Образно говоря.
– Совсем ничего? – спросила Кира.
Нильсен покачала головой.
– Врачи пытались устранить генетический конфликт с помощью ретровирусного лечения, но… вот и все, что они могут сделать. Генная модификация изменила ткани здесь. – Она постучала себя по голове. – Если их уничтожить, извлечь или даже генетически отредактировать, это убьет меня или нарушит мою память и разрушит личность. – Ее губы скривились. – Легкая ирония судьбы. Ничего особенного.
– Я вам сочувствую.
– Так бывает. Я не одна такая, хотя большинство подобных мне не дожило до тридцати. Пока я принимаю препараты, все не так уж плохо, но иногда… – Нильсен поморщилась. – Иногда препараты почти ничем не помогают.
Она подложила за спину подушку. В ее голосе звучала горечь мышьяка.
– Когда твое тело тебе не принадлежит, это хуже любой тюрьмы. – Она метнула взгляд на Киру. – Вы должны меня понять.
Кира хорошо понимала ее – как и то, что долгими раздумьями делу не поможешь.
– Что случилось после того, как вас уволили?
Нильсен разом допила остатки чая и поставила пустую чашку на край стола.
– Стали копиться неоплаченные счета, и… ну, мой муж, Саррос, меня бросил. Я его не виню, но мне пришлось начать все сначала в шестьдесят три года. – Ее смех грозил расколоть стекло. – Никому такого не пожелаю.
Кира сочувственно хмыкнула, и первый помощник сказала:
– Я не смогла найти подходящую работу на Венере, поэтому покинула ее.
– Так просто?
В голосе Нильсен вновь зазвучали стальные нотки.
– Именно. Так просто. Некоторое время я кочевала по Солнечной системе, пытаясь где-нибудь осесть. В конце концов я оказалась на станции «Харкорт», неподалеку от Титана, встретила Фалькони и уломала его взять меня в качестве первого помощника.
– Вот теперь разговор начинает мне нравиться, – кивнула Кира.
Нильсен усмехнулась:
– Возможно, я вела себя навязчиво. Я буквально силой пробивалась на «Рогатку». На корабле был легкий хаос, когда я заступила на службу; требовалась систематизация и планирование, а я в этом сильна.
Кира вертела в пальцах второй пакетик меда, который захватила с камбуза.