Святой Томас - читать онлайн книгу. Автор: Дин Кунц cтр.№ 57

— Может, не все ее друзья такие, — предполо­жил я.

— Другие станут дружить с ней из жалости, но к жалости очень часто — хоть и не всегда — примешивается молчаливая и иногда неосознанная доля презрения.

Я даже не пытался с этим спорить.

— Третьи станут дружить с ней из сочувст­вия, потому что тоже страдали, хотя и не так, как страдала она. Сочувствие — более благо родное чувство, чем жалость. Но если сочувст­вие — главная причина, по которой один человек тянется к другому, всегда будет существовать непреодолимая пропасть между дружбой и искрен­ней любовью.

Меня огорчали мысли о том, что многие друзья Блоссом Роуздейл из Магик Бич по той или иной при­чине тянулись к ней из-за ее страданий, а не из- за ясного острого ума и огромного доброго сердца. Я отказывался верить, что тех, кто действитель­но любит ее, как Блоссом того заслуживала, было не так уж много.

Когда я поделился своими огорчениями с Аннама­рией, она похлопала меня по плечу и сунула руки в карманы просторных штанов цвета хаки.

— Ее мать умерла, когда ей было четыре года. Сорок пять лет прошло с тех пор, как перепившийся отец поджег ее, шестилетнюю. Зачем в пятьдесят один год продавать дом, менять место жительст­ва и ехать сюда, чтобы стать частью твоего дела, если бы она не почувствовала, что впервые в жизни ее хотели принять такую, какая она есть, что ею наконец-то дорожат за то, какая она на самом деле?

Так мы пришли к одному из тех редких моментов, когда я терял дар речи.

На мокром плотном песке, который мерно на­крывало журчащим приливом, песчанка обнаружила что-то вкусное и теперь поклевывала пляж без присущей этим птичкам пугливости. Она кружила всего в паре футов от Тима, подбираясь все ближе, а мальчик стоял и наблюдал за ней, изумленный и завороженный.

— Но я знал Блоссом всего пару недель, — нако­нец вымолвил я.

Аннамария улыбнулась.

— Разве не поразительно?

— Если она хочет быть частью... моего дела, в чем бы оно ни заключалось, вдруг что-то случится? Вдруг я... перестану этим заниматься?

— Ты слишком молод, чтобы уйти на покой, странный мой.

— Вы знаете, что я имею в виду, мэм.

Аннамария смотрела на мальчика и песчанку, и я подумал, что она размышляет над тем, не побыть ли сегодня менее таинственной.

— Если ты не перестанешь заниматься тем, чем занимаешься, Блоссом найдет в Эди Фишер то, что нашла в нас, — сказала она.

— Но миссис Фишер восемьдесят шесть.

— Она не собирается уходить на пенсию в бли­жайшее время, молодой человек. Что бы ни случи­лось в Пико Мундо, Эди Фишер еще долго будет чем заняться. Ей понадобится водитель, ты ведь ока­зался не слишком подходящим для этой работы, Она сказала, что ты медлительный.

Тим нагнулся, не спугнув песчанку. Птичка по­смотрела ему в глаза. Они уставились друг на друга. Тим протянул руку ладонью вверх, и птичка мгно­вение рассматривала ладонь, а потом продолжила клевать песок, теперь всего в нескольких дюймах от правой ноги мальчика.

— Вчерашний сон окончился амарантом, — ска­зал я.

— Цветком, который никогда не умирает.

— В моем сне он умер.

— Потому что это просто сон. Во сне вещи не всегда означают то, чем кажутся.

— Это из греческой мифологии. Я имею в виду амарант. Такого цветка не существует.

— Древние греки были мудрыми. Многое пони­мали.

— Большие белые цветы, которые всегда плава­ют у вас в мисках. Как тот, что сейчас на обеден­ном столе. И в гостиной. Что это за цветы?

Аннамария казалась одновременно веселой и пре­дельно серьезной.

— Амаранты.

— Откуда вы их берете?

— Как я уже говорила, Одди, я срываю их с окрестных деревьев.

— Мэм, за последние пару месяцев я раз сто обо­шел все окрестности и ни разу не встретил таких цветов ни на одном дереве.

— Ну, дорогой, нужно знать, где искать, и нуж­но уметь находить место в округе, которое мало кто видит.

Песчанка клевала кусочки своего обеда на пляже, а Тим все так же держал руку вытянутой. Птичка еще раз взглянула на ладонь, повертела головой по сторонам и заняла насест. Ошарашенный Тим по­смотрел на нас, будто говоря: «Вы это видите?»

— Поразительно, — произнес я.

— Как все вокруг нас, если смотреть правильно.

Песчанка вспорхнула с его руки, и Тим вскочил на ноги, наблюдая, как птичка взмывает в небо.

— Сегодня во время ужина с Блоссом... — сказал я.

— Да?

— Вы покажете мне фокус с амарантом? Вы обещали показать, мэм, но так и не показали.

— Это не фокус, странный ты мой. Это кое-что получше.

— Так вы покажете?

— Не сегодня вечером. Но скоро.

Улетая прочь, повторяя свое фьюить-фьюить-фьюить, песчанка превратилась в точку, а потом и вовсе исчезла, но, конечно, в тот. же миг неожидан­но появилась на виду у тех, кто находился на берегу дальше к северу.

— Мэм?

— Да, Одди?

— Вы знаете истинную и скрытую природу мира?

— А ты как думаешь?

— Думаю, знаете. Наверное, я никогда ее не по­знаю. Не считая английского, я не очень-то хорошо учился в школе.

Рана на моей ладони была шириной больше дюйма и немного уже на тыльной стороне кисти, откуда выш­ло острие. Кровь текла, но не так сильно, как если бы безымянная девушка, напавшая на меня, перерезала артерию или вену. Можно сказать, повезло, потому что у меня не было времени ехать в неотложку

На первом этаже дома Эйнсвортов, в выдвижном ящике под раковиной в ванной, я обнаружил аптечку первой помощи. Лейкопластыри, марлевые салфетки, спирт для протирания, йод...

На тумбочке рядом с этой раковиной стояла деко­ративная бутылочка с жидким мылом. Я открыл кра­ны, отрегулировал температуру воды, чтобы она была теплой, но не настолько, чтобы обострить боль в ране. Мыло пахло апельсинами. Намыливать раненую руку оказалось примерно так же весело, как сунуть ее в осиное гнездо.

Смыв пену, я продолжал держать руки под струей воды. Так можно было стоять всю ночь. Видимо, я на­ходился в шоке. Я будто отключился, глядя на то, как в раковине пенится вода и сверкают розоватые пу­зырьки. Я сделал воду слишком горячей, и чем дольше держал под ней ладонь, тем сильнее жгло рану. Но я все равно стоял, смотрел на быстрый поток, морщась от боли, и терпел, поскольку меня охватило ощущение скорого откровения — откровения, имеющего отно­шение к воде, крови и боли. Я знал нечто важное, но не понимал, что именно знаю. Вода, кровь, боль...