Третий Рейх. Дни Триумфа. 1933-1939 - читать онлайн книгу. Автор: Ричард Дж. Эванс cтр.№ 205

Произошедшее в городе Тройхтлингене было вполне типично для антисемитской Франконии. Сразу после полуночи 10 ноября 1938 года местный командир СА Георг Заубер получил телефонный звонок с приказом уничтожить местные синагоги в своем районе и арестовать всех еврейских мужчин. К 3 утра он прибыл в Тройхтлинген и приказал поднять городских штурмовиков с кроватей и собрать их у пожарной станции. Некоторые из них отправились к ближайшей синагоге, там они собрались у дверей соседнего дома и стали кричать, чтобы хозяин, Моисей Курцвайль, открывал, или они его сожгут заживо. Выбив дверь, они прошли через его дом в синагогу и подожгли ее. Вскоре она полностью сгорела. Прибыла пожарная бригада и стала поливать водой соседние дома, принадлежавшие арийцам. Некоторые местные жители собрались у пожара, криками одобрения поддерживая коричневорубашечников, а потом вместе с ними направились к еврейским магазинам, где помогали бить окна и грабить прилавки. Они перешли на еврейские дома, врываясь в какие придется и громя все внутри. Один местный еврей, Мориц Майер, позже рассказывал, как он проснулся между четырьмя и пятью утра 10 ноября от звука шагов в своем саду. Выглянув в окно, он увидел восемь или десять штурмовиков, вооруженных топорами, тесаками, кинжалами и револьверами, которые ворвались в дом и к тому моменту, когда он разбудил свою семью, уже начали бить раковины, зеркала, двери, буфеты и мебель. Майера ударили по лицу, разбив очки, швырнули в угол и забросали кусками мебели. На кухне коричневорубашечники разбили всю посуду, потом спустились в подвал, где в ужасе скрывалась семья Майера, и заставили женщин разбить все бутылки с вином и банки с консервами. Они ушли, только когда там появились местные жители и молодежь, уносившие все, что попадалось под руку. Майер с семьей быстро собрали кое-какие вещи и бежали под насмешки толпы к железнодорожной станции, где сели на поезд до Мюнхена с большинством из остальных 93 евреев из города ^[1369].

II

Экстремальный уровень насилия и сознательное унижение, которым подвергались евреи во время погрома, напоминали поведение коричневорубашечников в первые месяцы 1933 года. Однако в этот раз все происходило в гораздо большем масштабе и с большими разрушениями. Эти события продемонстрировали, что примитивная ненависть к евреям теперь охватила не только штурмовиков и радикальных партийных активистов, но распространялась среди других слоев населения, и в первую очередь среди молодежи, на которую, совершенно понятно, оказало свое влияние нацистское обучение в школах и членство в Гитлерюгенде ^[1370]. Пройдясь по улицам Гамбурга утром после погрома, Луиза Зольмиц обнаружила, что люди «были удивлены, но вели себя спокойно и одобряюще. Атмосфера ненависти. “Если бы они стали стрелять в нас там, это бы было воспринято без сопротивления” заявила одна пожилая женщина» ^[1371]. В Сааре говорили, что евреи были слишком напуганы, чтобы выходить на улицы несколько дней после погрома: «Как только кто-нибудь появляется на людях, за ним устремляются толпы детей, плюют в него, бросают грязью и камнями или вставляют палки между ног, чтобы он упал. Еврей, которого унижают таким образом, не смеет ничего сказать в ответ, иначе его обвинят в запугивании детей. Родители не имеют смелости заставить детей прекратить, потому что опасаются, что это чревато неприятностями» ^[1372].

Как сообщалось в отчете, детям часто внушали в школе о необходимости относиться к евреям как к преступникам и без угрызений собственности воровать их вещи ^[1373]. Тем не менее, хотя молодые немцы в особенно антисемитском регионе Франконии и некоторых других областях с готовностью приняли участие в погроме, в некоторых других частях Германии ситуация была совсем иной. «Слушай, — говорил один транспортный рабочий в Берлине своему товарищу на следующий день после погрома, — никто меня не убедит, что это сделал народ. Я спал всю ночь, и мои коллеги спали, а мы же и есть народ, правильно?» ^[1374].

Фридрих Рек-Маллецевен испытал глубокое возмущение от «всего этого отчаяния и неизмеримого позора», став свидетелем событий 9—10 ноября 1938 года в Мюнхене. Он допускал, что был неспособен понять это ^[1375]. В других местах периодически сообщалось, что полицейские предупреждали евреев заранее, чтобы те могли спрятаться и избежать расправы. Социал-демократы добросовестно записывали все случаи участия местного населения в погроме, в результате заключив, что самой распространенной реакцией во многих местах был настоящий ужас. Сообщалось, что в Берлине общественное осуждение «варьировалось от презрительных взглядов и чувства отвращения до словесного выражения омерзения и даже грубых оскорблений» ^[1376]. Писатель и журналист Йохен Клеппер, жена которого была еврейкой, писал в своем дневнике 10 ноября 1938 года: «Мы слышим из разных «еврейских» кварталов города, как люди осуждают такие организованные акции. Похоже на то, что антисемитизм, который был весьма распространен в 1933 году, серьезно сдал свои позиции после выходящих за все рамки разумного нюрнбергских законов. Но, вероятно, это не так в случае с Гитлерюгендом, где состоят и обучаются все молодые немцы. Я не знаю, каким образом семья может противостоять этому влиянию» ^[1377].

Мелита Машман позже вспоминала, что ее ошеломил вид разграбленных магазинов и беспорядок на улицах, когда она приехала в Берлин утром 10 ноября 1938 года. Спросив полицейского, что случилось, она узнала, что разрушенные здания принадлежали евреям. «Я сказала себе: евреи — это враги новой Германии. Прошлой ночью они узнали, что это значит». И после этого она «как можно быстрее заставила себя забыть об этом» ^[1378].

Многие думали так же, как она. Институты, которые должны были обеспечивать моральное руководство, тоже молчали. Некоторые пасторы критиковали насилие и разрушения, но Исповедующая церковь не заняла никакой позиции, а когда некоторое время спустя она затронула вопрос о ситуации с евреями, то призывала своих членов молиться только за евреев христианской веры ^[1379]. Ряд католических священников осторожно и завуалированно намекали на свое неодобрение погрома, подчеркивая «еврейский вклад в христианское учение и историю» в своих проповедях, как отмечали региональные власти в Баварии ^[1380]. Один священник, провост Бернхард Лихтенберг из Берлина, заявил 10 ноября 1938 года, что синагога, сожженная ночью, также была домом Господа. Однако времена, когда, как в 1933 году, высшие лица католической церкви, как, например, кардинал Фаулхабер, открыто высказывались с осуждением гордости за свою расу, которая вырождается в ненависть к другой, давно прошли ^[1381]. По крайней мере многие обычные католики боялись, что они могут стать следующими. Один прохожий в Кёльне утром 10 ноября 1938 года заметил толпу, стоявшую около еще тлевшей синагоги. «Подошел полицейский: “Расходитесь, расходитесь!” На что одна женщина сказала: “Нам что, запрещено думать о том, что мы якобы совершили?” ^[1382]. Несмотря на это, Третий рейх прошел определенную веху в преследовании евреев. Она ознаменовала массовую вспышку разнузданной разрушительной ярости против них, которая не встречала никакого осмысленного сопротивления. Были ли чувства людей приглушены пятью годами беспрестанной антисемитской пропаганды, или их человеческие инстинкты были подавлены очевидной угрозой в их собственный адрес в случае открытого осуждения погрома, результат был один. Нацисты поняли, что могли предпринимать любые дальнейшие шаги против евреев, и никто не стал бы пытаться их остановить ^[1383].