Я исчерпала всю свою изобретательность, пытаясь ее
отговорить, она даже согласилась со мной – и нам это не помогло! Я переводила
взгляд с одного мужчины на другого.
– В таком случае я готова выслушать предложения.
Я надеялась, что Андаис решит, будто я предлагаю им назвать
кандидатуры. Но я надеялась также, что мужчины поймут, что я все еще ищу способ
увильнуть.
– Никка менее доминантен, – медленно проговорил
Холод.
Он что, не понял, чего я жду?
– Или Китто, – сказал Дойл.
– Китто получил свое сегодня, а Никка должен ждать еще
две ночи. Наверное, все скорее предпочтут передвинуть очередь Никки, чем
отдадут Китто два сеанса подряд.
– Предпочтут? – поразилась королева. – Ты
что, спрашиваешь их согласия? Ты разве не сама выбираешь кого-нибудь из них,
Мередит?
– Ну, не совсем. Мы составили расписание и обычно его
придерживаемся.
– Расписание? Расписание?! – Уголки ее губ
поползли вверх, потом на ее лице засияла широченная ухмылка. – И в каком
порядке ты их там расставила?
– По алфавиту, – сказала я, пытаясь не выдавать
своего удивления.
– У нее алфавитный список! – Она захихикала, а
потом расхохоталась в голос, настоящим, искренним утробным смехом. Она
сложилась чуть не пополам, схватившись за бока, она хохотала до слез, и слезы
полились из ее глаз, промывая дорожки в крови.
Животный смех обычно заразителен; как ни странно, этот таким
не был. Точнее, для нас не был. Я расслышала, как присоединились к Андаис ее
подручные. Наверное, Иезекииль и его ассистенты решили, что это страшно смешно.
У палачей особое чувство юмора.
Смех поутих, и Андаис выпрямилась, вытирая глаза. Наверное,
мы все задержали дыхание, ожидая, что она скажет. Она перевела дух и все еще
смеющимся голосом заявила:
– Только вы сегодня сумели меня порадовать, и за это я
дам вам поблажку. Хоть я так и не поняла, что дурного сделать передо мной то,
чем вы займетесь, как только я вас покину. Какая вам разница?
Мы мудро придержали свои мнения при себе. Подозреваю, мы все
догадывались, что если она до сих пор не понимает разницы, то никому и не
удастся ей объяснить.
Королева исчезла, оставив нас троих перед зеркалом, снова
отражавшим наши взгляды. Я была ошарашена, потрясена едва не разразившейся
катастрофой. Лицо Дойла почти ничего не выражало. Холод вскочил с кровати и
заорал так яростно, что на крик тут же сбежались все остальные с оружием
наготове.
Рис озадаченно оглядел комнату.
– Что стряслось?
Холод крутнулся к нему, обнаженный и безоружный, но тем не
менее пугающий до судорог.
– Мы ей не цирковые зверушки!
Дойл встал и жестом велел всем убираться. Рис посмотрел на
меня, я кивнула. Они вышли, аккуратно прикрыв дверь за собой.
Дойл тихонько заговорил с Холодом. Большей частью это были
обычные уговоры, но кое-что он повторял особенно настойчиво. "Мы здесь в
безопасности, Холод, – слышала я снова и снова. – Здесь она ничего не
сможет нам сделать".
Холод поднял голову и вцепился в плечи Дойла. Хватка его
бледных пальцев оставила следы на темной коже Дойла.
– Ты что, еще не понял, Дойл? Если ни один из нас не
станет отцом ребенка Мерри, мы все снова будем игрушками Андаис, надоевшими
игрушками! Я этого больше не вынесу, Дойл. – Он встряхнул Дойла за
плечи. – Я не вернусь к старому, Дойл, я не смогу! – Он снова и снова
тряс Дойла. Я все ждала, когда Дойл разорвет хватку и оттолкнет Холода, но он
этого не сделал. Он только сжал руками плечи Холода – и все.
Сквозь серебро волос Холода я уловила блеск слез. Холод
медленно опустился на колени, его ладони скользили по рукам Дойла, но так и не
оторвались от них. Он прижался лбом к Дойлу, обнимая его.
– Я не могу, Дойл, не могу... Лучше умереть. Я истаю,
но не вернусь.
С последней отчаянной фразой он зарыдал – глухими,
настоящими рыданиями, исходившими из самой глубины его души. Рыдания будто
разрывали его.
Дойл молча ждал, пока он выплачется, а когда он затих, мы с
Дойлом отвели его в постель. Мы уложили его между собой; Дойл обнимал его со
спины, а я спереди. И ничего сексуального в этом не было. Мы не размыкали
объятий, пока он не заснул, устав от рыданий. Мы с Дойлом посмотрели друг другу
в глаза над скорчившимся Холодом. Выражение глаз, лица Дойла ужасало больше,
чем вид Андаис в запекшейся крови.
Этой ночью на моих глазах родилась пугающая уверенность... А
может, она родилась раньше, а я только сейчас поняла. Дойл тоже не вернется
назад. Я читала это в его глазах.
Мы обнимали Холода. В конце концов мы тоже заснули.
Где-то посреди ночи Дойл поднялся и ушел. Я проснулась от
его движения, но Холод не пошевелился. Дойл нежно поцеловал меня в лоб и провел
рукой по мерцающим волосам Холода.
Он шепнул на грани слышимости:
– Обещаю.
Я приподнялась, чтобы спросить:
– Что обещаешь?
Но он только улыбнулся, качнул головой и вышел, тихонько
притворив дверь.
Я прильнула к Холоду, но сон оставил меня. Слишком много
было неприятных мыслей, чтобы заснуть. Окно посерело от близящегося рассвета,
когда я все же забылась беспокойным сном.
Мне приснилось, что я стою рядом с Андаис в Зале Смертности.
Все мои стражи были прикованы к орудиям пыток, еще невредимые, нетронутые –
только они сияли чистотой в этом черном месте. Андаис снова и снова предлагала
мне пытать их. Я отказывалась и не давала ей к ним притронуться. Она угрожала
мне и им, а я все отказывалась, и из-за моего отказа она почему-то не могла к
ним прикоснуться. Я удерживала ее, пока тихий стон Холода не разбудил меня. Он
метался во сне. Я разбудила его осторожно, как только могла, погладив по руке.
Он проснулся со сдавленным криком и диким выражением в глазах.
Другие стражи сбежались на крик. Я успокоительно им махнула
и прижала к себе Холода.
– Все хорошо, Холод, все хорошо. Это просто сон.
Он задохнулся от возмущения и с яростью заговорил, зарывшись
в меня лицом, сжимая меня крепко, до боли.
– Это не сон. Это было. Я это помню. Я это всегда буду
помнить.
Дойл уходил последним, медленно закрывая дверь. Я поймала
взгляд темных глаз и поняла, что он пообещал.
– Я не отдам тебя ей, Холод, – сказала я.
– Ты не сможешь.
– Обещаю, я не отдам тебя, никого из вас не отдам.
Он поднял руку, закрыв мне рот ладонью.
– Не обещай, Мерри, не надо. Не клянись в том, что
невозможно исполнить. Никто больше этого не слышал, а я забуду. Ты этого не
говорила.