– Было слишком много вызовов, моя королева. Принцесса
устала от застававших нас врасплох визитеров.
– Кто еще вызывал тебя, племянница?
Я с трудом сглотнула, выдохнула воздух, который
бессознательно задерживала, и заговорила совершенно чистым голосом, без всякой
дрожи. Молодец я.
– Большей частью секретари Тараниса.
– Этому-то чего надо?.. – Она почти выплюнула
словечко "этому".
– Меня приглашали на бал в честь Йоля, но получили
отказ. – Вторую часть фразы я произнесла очень поспешно. Я не хотела,
чтобы она решила, будто я пренебрегаю ее двором.
– Как это высокомерно и как похоже на Тараниса!
– Если я осмелюсь заметить, – осторожно сказал
Дойл, – моя королева не в лучшем расположении духа, хотя только что от
души развлеклась. Что же ее так расстроило?
Дойл был прав. Я видела, как Андаис возвращалась из комнаты
пыток, напевая. Покрытая запекшейся кровью – и напевая. Она сейчас отлично
провела время – на ее вкус, – и все же она была не в духе.
– Я взяла всех, кого считала способным выпустить
Безымянное или призвать Старейших. Я допросила их самым тщательным образом.
Если б кто-то из них это сделал, они бы уже сознались. – Голос ее звучал
теперь устало, гнев начал уходить прочь.
– Не сомневаюсь, моя королева, что допросить их более
умело не мог бы никто, – сказал Дойл.
Она смерила его тяжелым взглядом:
– Ты надо мной смеешься?
Дойл склонился так низко, как позволяло пространство.
– Никогда, моя королева!
Она провела рукой по лбу, размазав кровь по белой коже.
– Ни один сидхе нашего двора этого не делал, мой Мрак.
– Так кто же тогда? – спросил Дойл, не
выпрямляясь.
– Мы – не единственные сидхе в этом мире, Дойл.
– Королева говорит о дворе Тараниса? – спросил
Холод.
Ее взгляд метнулся к Холоду, глаза неприязненно сузились.
– Именно так.
Холод склонился, точно как Дойл:
– Я не хотел проявить неуважение, ваше величество.
Дойл спросил из своей неловкой позы:
– Королева сообщила королю об опасности?
– Он отказывается поверить, что кто-то из его
прекрасного сияющего двора способен сотворить такое. Он говорит, что никто из его
людей не знает, как вызвать старых богов, и что никто не прикоснулся бы к
Безымянному, поскольку им нечего с ним делать. Безымянное – это забота
неблагих, а старые боги – это привидения, а значит, опять-таки наша проблема.
– А что же тогда забота Благого Двора? – спросила
я. Мне до жути не хотелось снова привлекать к себе ее внимание, но мне хотелось
знать. Если ни то, ни другое не касается благих, то что же их касается?
– Отличный вопрос, племянница. В последнее время
Таранис, похоже, не желает марать руки ничем, хоть сколько-нибудь значимым. Не
знаю, что с ним произошло, но он, кажется, все глубже и глубже погружается в
свой маленький мирок, созданный из иллюзий и его собственной магии. – Она
задумчиво скрестила на груди окровавленные руки. – Это должен быть кто-то
из его двора. Кто-то из них.
– Как нам заставить его это признать? – спросила
я.
– Не знаю. Хотела бы я знать... – Она махнула
рукой. – Ох, ради Богов, да сядьте вы оба. На кровать. Устраивайтесь
поудобней.
Холод и Дойл выпрямились и сели по обе стороны от меня.
Холод был по-прежнему обнажен, но его восхитительное тело не было уже
возбужденным, как перед появлением королевы. Он сложил руки на коленях,
прикрываясь от взгляда. Дойл сидел с другой стороны от меня, совершенно
неподвижный, как зверек, старающийся не привлечь внимания хищника. Я нечасто
думала о Дойле как о добыче – он так бесспорно был хищником! – но сегодня
в нашей компании был лишь один хищник, и он глядел на нас из зеркала.
– Убери руки, Холод. Дай мне увидеть тебя всего.
Холод колебался всего секунду, а потом отвел руки. Он сидел,
уставясь в пол, он уже не мог чувствовать себя комфортно в своей наготе.
– Ты по-настоящему красив, Холод. Я и забыла. –
Она нахмурилась. – Кажется, я слишком многое забыла в последнее
время. – Она сказала это почти с грустью, но голос тут же снова стал
резким, похожим на ее нормальный тон. Этот тон заставил нас всех напрячься чуть
не до дрожи: это была дрожь предвкушения, и предвкушали мы вовсе не
удовольствие.
– Я недовольна собой сегодня. Все это были люди,
которых я уважала, или любила, или ценила, – и теперь они никогда не будут
на моей стороне. Они будут меня бояться, но меня боялись и раньше, а страх – не
то же, что уважение. Я это поняла в конце концов. Дайте мне хоть одно приятное
воспоминание об этой ночи. Я хочу видеть вас троих вместе. Я хочу видеть, как
свет вашей кожи расцвечивает ночь фейерверками.
Мы оторопели поначалу, потом Дойл сказал:
– Моя ночь с принцессой была вчера. Холод дал понять,
что сегодняшнюю ночь он ни с кем делить не хочет.
– Захочет, если я так велю, – сказала Андаис.
Спорить с ней, нагой и покрытой кровью, будто какая-то жуткая древняя алтарная
статуя, было трудно, но мы попытались.
– Я просил бы ваше величество не делать этого, –
проговорил Холод. Он больше не выглядел надменным. Он казался почти испуганным.
– Ты просил бы? Просил бы меня?! И что мне с твоей
просьбы?
– Ничего, – сказал он, опустив голову так, что
сияющая завеса волос скрыла его лицо. – Абсолютно ничего.
В его голосе звучали горечь и печаль.
– Тетя Андаис, – сказала я, тщательно контролируя
тон, очень осторожно, как говорила бы с психом с примотанной к боку
бомбой. – Мы не сделали ничего, что могло бы тебя огорчить. Мы делаем все,
что можем, чтобы послужить тебе. За что ты хочешь нас наказать?
– Вы собирались сейчас заняться сексом?
– Да, но...
– Ты собиралась спать с Холодом?
– Да.
– Ты спала с Дойлом прошлой ночью?
– Да, но...
– Ну так что за проблема переспать с ними обоими прямо
сейчас? – Ее голос снова поднялся, теряя последние крохи спокойствия.
Я еще больше снизила тон.
– Я еще ни разу не была с ними обоими вместе, ваше
величество, а тройник надо хорошо продумать, или все испортишь. Мне кажется,
Дойл и Холод оба слишком доминантны, чтобы спокойно меня делить.
Она кивнула.
– Верно.
Кажется, мы все трое одновременно перевели дух.
– Тогда замени кого-нибудь из них. Подари мне зрелище,
моя племянница, дай мне этой ночью что-нибудь для души.