– Вы все – из Неблагого Двора, Мередит. Я должна была
убедиться, что вы не... не нечисты.
– Ты имеешь в виду, не уроды, – перевела я и даже
не пыталась смягчить злость в своем голосе. Она едва заметно кивнула.
– С какой стати тебя вообще интересуют наши тела, как
бы они ни выглядели?
– Я сказала тебе, чего я хочу, Мередит.
Я кивнула и была достаточно мила, чтобы не обнародовать
перед всеми ее секрет, хотя, видят боги, она не заслужила такой любезности.
– Если кто-то из тех, кто поможет мне в моем стремлении,
нечист, то... – Она чуть кивнула мне, побуждая закончить предложение
самостоятельно.
Я наклонилась к ней и скорее прошипела, чем прошептала:
– Ребенок родится уродом.
Никакой гламор не мог уже скрыть запахи какао, алкоголя и
табачного дыма, исходившие от ее кожи и волос. Меня охватил внезапный приступ
тошноты.
Я попятилась от нее и упала бы, если б Рис не поймал и не
поддержал меня.
– Что случилось? – прошептал он.
Я покачала головой.
– Я устала от этой женщины.
– Тогда мы уходим, – сказал Дойл.
Я снова качнула головой:
– Еще нет. – Я стиснула локоть Риса и повернулась
к Мэви. – Ты скажешь мне, почему ты была изгнана. Ты скажешь мне всю
правду здесь и сейчас, или мы уйдем и не вернемся.
– Если он узнает, что я кому-то проговорилась, он убьет
меня.
– Если он обнаружит, что я была здесь и говорила с
тобой, неужто ты думаешь, он станет выяснять, проговорилась ты или нет?
Теперь она испугалась, похоже. Но мне не было дела до ее
испуга.
– Скажи мне, Мэви, скажи – или мы уйдем, и ты не
найдешь никого другого за пределами дворов, кто сможет тебе помочь.
– Мередит, пожалуйста...
– Нет, – процедила я. – Великий, чистый
Благой Двор – как свысока вы смотрите на нас! Если ребенок рождается уродом –
его убивают – или убивали, пока у вас не перестали появляться дети. Тогда даже
монстры приобрели ценность. Знаешь ли ты, что случалось с младенцами после
этого, Мэви? Знаешь ли ты, что случалось в последние четыре сотни лет или около
того с уродами, рождавшимися у благих? Потому что, не сомневайся, инбридинг
влияет на всех, даже на бессмертных!
– Я... не знаю.
– Знаешь. Весь этот блестящий, сияющий двор знает. Моей
собственной двоюродной сестре позволили остаться при дворе, потому что она –
частично брауни. Вы не выкинули ее, потому что брауни – благие, не благие
сидхе, но все же создания света. Но когда сами сидхе производят на свет
монстров – чистые, сияющие благие сидхе производят уродов, чудовищ, – что
тогда происходит, куда они деваются?
Она плакала, тихими, серебристыми слезами.
– Я не знаю.
– Знаешь! Младенцев отдают Неблагому Двору. Мы принимаем
монстров, этих чистокровных благих монстров. Мы принимаем их, потому что мы
рады всем. Никого, никого не отвергает Неблагой Двор, и уж конечно – не
крошечного новорожденного младенца, чье единственное преступление в том, что он
появился на свет у родителей, которые не потрудились изучить свою родословную
достаточно, чтобы не заключить брак с собственными гребаными родственниками!
У меня тоже потекли слезы, но не от сожаления, от злости.
– Я клянусь, что я, и Рис, и Холод чисты телом. Теперь
тебе легче? Это тебе помогло?! Если ты просто хотела переспать с кем-то из
мужчин, ты бы не пожелала увидеть меня в купальнике, – но ты хотела этого.
Ты хочешь провести ритуал плодородия, Мэви. Тебе нужна я и как минимум один из
мужчин.
Я была слишком зла, чтоб думать о том, слышит ли мои слова
кто-то, кроме Мэви, и понимает ли то, что слышит. Мне было просто без разницы.
Я оттолкнулась от Риса, мой гнев бросил меня вперед –
выплевывать слова прямо ей в лицо.
– Скажи мне, почему тебя изгнали, Мэви. Скажи мне
сейчас, или мы бросим тебя, как и нашли. Одну.
Она кивнула, слезы все еще лились у нее из глаз.
– Хорошо, хорошо, да охранит меня Госпожа, но пусть
так. Я скажу тебе то, что ты хочешь знать, если ты поклянешься, что поможешь
мне завести ребенка.
– Поклянись первой, – сказала я.
– Клянусь, что скажу тебе правду о том, почему я была
изгнана из Благого Двора.
– А я клянусь, что после того, как ты расскажешь мне о
причине своего изгнания из Благого Двора, я со своими людьми сделаю все, что в
моих силах, чтобы ты родила ребенка.
Она потерла глаза тыльными сторонами ладоней. Детский жест.
Видно было, как глубоко она потрясена, и я задумалась: не принадлежал ли один
из этих бедных, обойденных судьбой младенцев Конхенн, богине красоты и весны? И
не преследовала ли ее мысль, что она бросила единственного ребенка, которого
могла родить? Я понадеялась, что так и было.
Глава 14
– Сто лет назад верховный король эльфов Таранис решился
отослать свою жену, Конэн из Куалы. Они были супругами уже столетие, а детей не
имели. – Ее тон автоматически перетек в распев сказителя. – И потому
он отсылал ее.
Я обожала хорошие истории, рассказанные в доброй старой
манере, но мне хотелось убраться с солнцепека, а не торчать здесь целую
вечность. Так что я ее прервала.
– Он ее и отослал.
Мэви улыбнулась, но не слишком радостно.
– Он предложил мне занять ее место в качестве его
невесты. Я отказалась. – Теперь она говорила обычным тоном, распевность
исчезла. Может, оно и не так приятно на слух, зато быстрее.
– Это еще не основание для ссылки, Мэви. Как минимум
еще одна отвергла предложение Тараниса до тебя, а она до сих пор принадлежит к
сияющему двору. – Я потягивала лимонад и наблюдала за ней.
– Но Эдэйн любила другого. Причина моего отказа была
иной.
Она не смотрела ни на меня, ни на Китто, вообще ни на кого,
полагаю. Она уставилась в пространство: наверное, погрузилась в воспоминания.
– И какой же?
– Конэн была второй женой короля. Сотню лет он провел с
новой женой, а ребенка так и не было.
– И?.. – Я сделала еще один долгий глоток.
Она отпила рома и взглянула мне в глаза.
– Я ответила Таранису отказом, потому что я уверена: он
бесплоден. Не женщины, а король виновен в том, что у него нет наследника.
Я поперхнулась и обрызгала лимонадом всю себя и Кит-то в
придачу. Гоблин застыл, не замечая лимонад, стекающий по его руке и солнечным
очкам.
Откуда-то возникла горничная с салфетками. Я схватила стопку
и махнула, отсылая ее прочь. Наш разговор был из тех, которые никому слышать не
стоит. Когда мы с Китто стали относительно сухими, а ко мне вернулся дар речи,
я поинтересовалась: