— И ты не знаешь, где мы?
— Не-а. Мне глаза завязали и привели к твоим дверям.
— Ты пока ешь, а я попробую выйти в коридор.
Но двери были надёжно закрыты.
ГЛАВА 11
— Чё будем делать? — печальным голосом спросил Василий и опустился рядом с павшим конём. — Эх, братец, — сокрушённо произнёс он, — прости меня, — и погладил его.
— Нам надоть бежать отсель, — сказал Алберда. — И как можно дальше. С рассветом татарва появится здеся. Они, брат, хорошо знають, чё мы далеко на своих конягах не уйдём.
— Да! — согласился Василий, поднимаясь. — Тогда в путь. Куды пойдём? Я тута в твоём степу и дороги-то не найду. Хде Сарай-то? — спросил он.
— Сарай? Да он в той стороне. — И Алберда показал на юго-запад.
— Чё, пошли? — И Василий шагнул в указанную сторону.
— Не туды, — остановил его Алберда, — а пойдём туды, — и показал на север.
— Чё так? — удивился Василий.
— А они знают, чё нам туды надоть. Вот и поскачут.
Они шли ходко. Алберда рассказывал тайны степи: как ориентироваться по звёздам ночью, днём — по солнцу, по разным приметам. За разговором ночь пролетела быстро. Похолодало, и идти было легко. Тёмные тучи ушли, открыв дорогу лунному свету.
А под утро, взмокшие и уставшие, они присели отдохнуть. Василий тут же заснул.
— Эй, ты, — окликнул его Алберда, — держи.
Парень не откликнулся, и он вынужден был его толкнуть.
— Ешь, — сказал Алберда, подавая ему хлеб и вяленое мясо.
— Хорошо! — удовлетворённо сказал Василий, поев.
— Тише! — насторожился Алберда.
Он приподнялся и стал пристально оглядывать всё вокруг.
— Ты чё? — подвигаясь к нему, спросил Василий.
— Вродив, лошади. Пошли посмотрим, — и, согнувшись в три погибели, двинул вперёд.
Через сто шагов они увидели лощину, а в ней несколько осёдланных лошадей.
Сколько они ни смотрели, хозяев коней не увидели.
— Я пройду туда, — Алберда показал на заросшее кустами место, — а ты принеси хлеба.
Обследовав кусты, Алберда и там никого не нашёл. Увидев крадущегося к нему Василия, поднялся во весь рост и крикнул:
— Подымайся, тута никого нет. Кони эти без хозяевов.
— А где они? — спросил подошедший Василий.
Алберда пожал плечами:
— Погибли хде-то в степу, — кивнул на лошадей, сказал: — Пошли. Только осторожно. Дай-ка кусок хлеба.
Он взял хлеб и разломил пополам.
— Они должны его знать. — Глазами он показал на свой кусок хлеба.
Василий понял, что полуодичавших коней надо чем-то привлечь. А то сорвутся, только их и видели.
Почуяв хлебный запах, лошади тотчас направились к ним. Василий, поглядывая на друга, как тот осторожно подходил к коню, приговаривая: «Мой хороший…», стал делать то же. Вскоре мягкие тёплые губы брали с ладони кусочки хлеба. Незаметно Алберда овладел уздечкой. То же сделал и Василий. Поправив сёдла, они оседлали лошадей.
— Теперь можно ехать и в Сарай, — заявил радостно Алберда.
В город они въезжали поздним вечером. На одном из перекрёстков Алберда остановил коня.
— Ну, мне сюды, — и показал налево, — а те сюды…
Перед расставанием они обнялись и разъехались.
Ворота его хором были ещё не заперты. А двор был пуст. Василий никого не стал звать, спрыгнул с лошади и отвёл её на конюшню. Сам проследовал по проходу до поварни. Когда он вошёл туда, повариха, что-то резавшая ножом, увидев княжича, испугалась так, что нож выпал из её рук и вонзился в пол. Василий поднял его, положил на стол и попросил, чтобы его покормили.
— Да-да, щас, — пугливо ответила женщина и принялась собирать на стол. Появились блины, пироги, каша. Василий, разделавшись с едой, выпил ещё холодного молока и пошёл к себе. Сев на лежак, он стащил ногами чувяки и рухнул на постель. Проспал княжич почти двое суток.
Всё это время, с утра до поздней ночи, у дверей толкался Кошка. Ему было, что сообщить княжичу. Пришла весточка из Москвы. А разбудило Василия громкое лошадиное ржание. То жеребец обхаживал кобылу и пел ей свои лошадиные серенады. Василий вскочил в испуге. «Неуж их нашли татары?» Он быстро, словно ожидая нападения, крутанул головой. И не мог понять: где он? «Какое-то помещение. А мы должны быть в степу. А где Алберда?» Потом до его сознания дошло, что он с Албердой расстался на перекрёстке, и каждый поехал к себе. «К себе? — Василий провёл глазами по опочивальне. — О, господи! Да это ж его…» И он чувствовал такой прилив сил, какого раньше не испытывал. И… внезапно проснулся у него страшный аппетит.
— Эй! — громко крикнул он. — Есть хто-нибудь?
— Есть, княжич, — раздался за дверью знакомый радостный голос.
— А, боярин? — проговорил он. — Вели мня накормить. — И добавил шутливо: — А-то тя проглочу.
— Бегу… княжич!
Пока собирали на стол, княжич взял первого попавшегося служку и повёл за собой во двор. Подойдя к колодцу, он велел набрать шайку воды и облить его с ног до головы.
В едальню он вошёл, расчёсывая пятерней свои мокрые волосы, с улыбающимся свежим лицом. Боярин, видно было по столу, постарался.
— Садись со мной, Фёдор Андреевич, — княжич назвал его по имени и отчеству впервые за всё время пребывания на чужой земле.
Видать, хоть малым, но угодил. Василий налил из кувшина, стенки которого покрылись водяными каплями, большой бокал студёной колодезной воды и без отрыва выпил.
— Ух! — когда кончил питие, выдохнул он.
Затем, обводя глазами стол, увидел зажаренного гуся. Он взял его, разодрал пополам и принялся уминать одну из половинок. Боярин, посмотрев на Василия, положил себе жаренного в сметане, поковырялся в каше. Есть ему не хотелось. Он поглядывал на княжича, выбирая время, когда можно будет прочитать послание великого московского князя. Оно хранилось у него на груди. Посчитав, что момент удобен, он обратился к княжичу:
— Вели, княжич, прочесть те послание, чё прибыло из Москвы, — и сунул руку за пазуху.
Он осторожно достал послание, разгладил на столе рукой и стал читать, отставив подальше от глаз:
— «По божьей воле и по нашей любви, божьею милостью, се яз князь великий Димитрий Иоаннович, московский и новгородский, и ростовский, и суздальский, и… иных, пишу тебе, сын мой Василий, и большим боярам Фёдору Кошке, да Ивану Квашне, да боярам Всеволож Димитрию, да Андрею Серкизовичу. С чевой-то хан потребовал с тебя, Василий, такую деньгу? Их в княжестве пока нету. Хан забрал нашу казну, пограбил и пожёг многие города, народ голодует. Каждую копейку отдаём ему. Пущай скорее строются. А иначе потянут по другим княжествам. Потерпи, сынок, Богом тебя заклинаю. А деньгу буду собирать и за тебя отдам. Дай срок. Кланяются тебе твоя матушка и братцы».