– Они все еще считают, что к нашему двору стекаются
одни уроды и монстры, – заметил Дойл.
– Никак этого не пойму, – удивился Гален. –
Они же могут на нас посмотреть и убедиться, что мы ничем от них не отличаемся.
– Они полагают, что мы скрываем уродства под
одеждой, – пояснил Дойл.
Гален поднял бровь:
– Королева почти всегда отвечает на их звонки в
окружении толпы обнаженных стражей. Любой, у кого есть глаза, увидит, что каши
тела безупречны до последнего дюйма.
– О, но это всего лишь созданная нами нечестивая
иллюзия, – хмыкнул Рис. – Видишь ли, мой зеленый друг, благие
предпочитают быть сосланными в мир людей, чем перейти к нашему двору, а знаешь
почему? В основном – из-за глубокого убеждения, что пребывание при темном дворе
уродует, искажает и извращает. Многие верят, что у нас у всех – рога, копыта и
чудовищные фаллосы.
– Ну... Немаленькие... – начала было я, но
выражение лица Риса заставило меня проглотить шутку.
– Они не о размерах говорят, Мерри, а о форме. Они
изображают нас монстрами, потому что стоит благим поверить, что мы от них не
отличаемся... – Он пожал плечами. – Им не надо было бы терпеть эту
дрянь на троне. У них было бы куда уйти, кроме как в мир людей.
– Андаис они тоже боятся, – возразил Дойл. –
И она подстегивает их страх, появляясь в зеркале окровавленной или посреди
оргии.
– Мне довелось побеседовать с королем по зеркалу,
Дойл, – напомнила я. – Прикосновение плоти стражей помогает сохранять
рассудок и защищает от магии Тараниса. Наверное, пытки действуют на королеву
так же ободряюще, как секс.
Дойл кивнул.
– Да, это один из способов сопротивляться его магии.
– Я еще не присутствовала при беседе двух
монархов, – сказала я. – Это очень страшно?
– Скорее неуютно, – ответил Рис.
– В каком смысле неуютно?
– Король попытается очаровать нас всех, включая
королеву. Она будет пытаться разбудить в нем вожделение. А свое окружение она
использует в качестве отвлекающего фактора – и для себя, чтобы не поддаться
королю, и для короля тоже.
– Нам надо предупредить ее, чтобы вы не сверкали вашими
новыми дружками, – припомнил Рис.
– То есть?.. – Я показала на бабочку. Он кивнул.
– Ему не доставит удовольствия, что у нас знаки
появились, а у его народа – нет.
– Королева уже нас видела?
– Она сюда приходила и видела все, что могла, –
сказал Дойл.
– Почему это звучит так зловеще?
– Она очень воодушевилась, – очень сухо проговорил
Рис.
– Что мы пропустили?
– Вам же лучше, что вы это пропустили.
Дойл кивнул.
– Не удивляйся, если твоя тетя предложит тебе
как-нибудь навестить ее постель. – Он нахмурился. – Странно, впрочем,
что она сняла запрет с Никки и Бидди. Они вольны заняться сексом, как только он
будет достаточно хорошо себя чувствовать. Все это очень ее порадовало.
Взорванная стена, выбитая дверь... Окрылившиеся феи-крошки. Водоем без воды.
Она, похоже, пришла в...
– Экстаз, – закончил Рис.
Я вздрогнула, и бабочка взмахнула крыльями, словно
почувствовав мое беспокойство. Ее тельце опять напряглось. Мне показалось, что
я чувствую движение ее ножек у себя под кожей. Пришлось сделать несколько
глотательных движений, чтобы желудок слегка успокоился.
– Опять зашевелилась? – сочувственно спросил
Гален.
Я кивнула.
– Мне не нравится, когда она скребет ножками.
Я опять кивнула.
– Не переживайте, – подбодрил нас Рис. – Они
недолго буду ими активными.
Отворилась дверь, в нее просунулась голова в шлеме.
– Ужин принесли, Дойл, – сказал Адайр и добавил,
взглянув на меня: – Приятно видеть, что ты пришла в себя, принцесса.
– Это и чувствовать приятно, – ответила я. Я хмуро
оглядела комнату. – Хотя немножко света не помешало бы.
Со стен тут же полился свет, обычный свет ситхена,
вездесущий и неизвестно откуда бравшийся.
– Ой-ой, – сказал Рис.
– Что? – спросила я.
– Когда в твоей комнате погас свет, он погас
везде, – объяснил Дойл.
– И что мы ни делали, он не загорался, – добавил
Рис. Я проглотила непонятно откуда взявшийся комок в горле:
– Пока...
– Пока ты не попросила побольше света, – сказал
Рис. – Да-а, королева будет испытывать весьма противоречивые чувства по
поводу новоявленной влюбленности ситхена в тебя.
– И какие?
– Радость из-за твоей силы и бешенство из-за того, что
ее саму ситхен больше не слушается.
Я облизнула пересохшие губы.
– Довольно, пусть поедят.
Дойл велел внести еду.
Китто втащил поднос, а прочие принесли напитки. Холод был
первым в веренице стражей, несших только оружие. Он посмотрел на меня и
улыбнулся так, как улыбался мне одной. Если у него и были какие-то заморочки
насчет наших новых "татуировок", как у Дойла, то внешне ничего не
проявлялось. Может, он просто был слишком рад видеть меня в сознании. А может,
он меньше беспокоился о силе и власти, чем Дойл. Или, может, я не настолько
хорошо понимала двоих моих мужчин, как мне казалось. Я – и не понимаю мужчин
моей жизни? Да, в это я могла поверить.
Глава 37
Мяса в рагу хватало в избытке, сок был густым и темным, с
легким привкусом темного пива, компенсирующим сладость лука. Мэгги-Мэй знала,
что мне нравится, а это блюдо входило в число моих любимых еще до того, как мы
с отцом покинули волшебную страну ради мира людей. Мне тогда было шесть лет. В
глазах у меня защипало, и горло сдавило. Рагу было точно таким, как всегда. Как
хорошо, что есть вещи, которые не меняются, которые всегда остаются такими, как
были.
– Мерри, – позвал Гален, – ты плачешь?
Я отрицательно качнула головой, но потом кивнула.
Он обнял меня за плечи той рукой, на которой не было
бабочки, притянул поближе. Наверное, я слишком перегнулась в талии, потому что
моя собственная бабочка возмущенно затрепыхалась. От ощущения ее возни рагу тяжело
бултыхнулось в моем животе. Я села очень прямо. У меня и так неплохая осанка,
но до тех пор, пока бабочка не превратится в татуировку, горбиться мне никак
нельзя.
– У тебя что-то болит? – спросил Дойл.
Я покачала головой.
– Ты поморщилась как от боли.
– Бабочке не нравится, когда я горблюсь. – Голос у
меня был много суше, чем глаза. По голосу никто не догадался бы, что я плакала.