Одно из самых тяжелых воспоминаний моего детства. Белое платье — порванное, испачканное кровью и пуншем, растрепавшиеся локоны, с лентами перемазанными кровью, белые перчатки, с которых капала кровь Барти. И сам Барти Уотторн, оравший так, что его крик застыл у меня в ушах и я часто просыпалась от него в кошмарах.
— Это был последний безоблачный день в моей жизни, — тихо закончила я.
Лорд Арнел выдержал недолгую паузу и спросил:
— Что они сделали с вами?
Как описать все это? Розги, плеть, лишение десерта, любого десерта. Я вдруг только сейчас поняла — профессор Стентон, водил меня по утрам по кондитерским, потому что каким-то своим драконьим чутьем понял, что я обожаю сладости. Пирожные, конфеты, безе, мятный лукум — все то, что было для меня под запретом на долгие годы. И розги — каждый субботний вечер…
— Меня наказали, — просто ответила я.
Первое, что я сделала, начав изучать магию исцеления — уничтожила шрамы на своих ладонях, все шрамы.
— Вы осуждаете своих родителей? — негромко спросил лорд Арнел.
Что я могла ему ответить на это? После недолгого размышления, я ответила:
— Нет.
— Нет? — переспросил Арнел. — Они избили вас, несмотря на то, что вы, проявив честь и отвагу, спасли ребенка, неспособного защититься самостоятельно. Но вместо похвалы и поддержки вас наказали?
Впереди засияли огни поместья Арнелов.
Поместье изменилось.
Три степени защиты. Первая — барьер внутри самого дома, и сейчас каждая представительница рода Арнел была под тотальным контролем, за ними следили, за всеми, кому исполнилось больше пяти лет. Вторая — барьер над самим замком, и это было посильнее того, что Арнел установил над городом. Третий погодный, почти как прежний, только усиленный во много раз.
— Знаете, меня искренне удивляет, откуда у вас столько сил, — не удержалась я. — Вы контролируете город, поместье, выслеживаете шпионов Карио, и ко всему прочему умудряетесь заниматься транспортировкой меня, хотя я вполне могла бы перемещаться и в экипаже.
— Могли бы, — согласился дракон, — но видите ли, в моей беспросветной жизни, которая давно походит на все усиливающийся кошмар, единственной радостью, единственным ради чего я заставляю себя держаться, являетесь вы и это пусть недолгое, но ощущение прикосновения к вам.
И лорд Арнел мягко опустился на территории поместья, защищенной от непогоды. Здесь мгновенно стало теплее, а сама я рада была пройтись и немного размяться, перед долгой изматывающей ночью, которая ждала меня впереди.
— И все же, — дракон шел рядом, пытаясь приноровиться под мой шаг, потому как прекрасно знал — идти мне сейчас было нелегко, — почему вы простили своих родителей?
Миновав еще несколько шагов, я остановилась, постояв немного, вскинула голову и глядя в черные полные скрытой ярости глаза лорда Арнела, ответила правду:
— Они пытались меня защитить.
— От чего? — последовал мгновенный вопрос.
Я невольно грустно улыбнулась и ответила вопросом на вопрос:
— Как объяснить вам, любителю игнорировать, нарушать и в целом не обращать внимания на правила морали, о том, что случается в приличном обществе с теми, кто посмел… их нарушить. Как?
Арнел сложил руки на могучей груди, посмотрел мне в глаза и сказал:
— Как получится. Но я очень прошу вас — попытайтесь. Пожалуйста.
Если бы он потребовал ответа. Если бы остановил меня сам. Если бы в его голосе хоть промелькнули повелительные нотки, я бы промолчала. Но и во взгляде, и в тоне была лишь просьба, и я не стала ничего скрывать. И с трудом подбирая слова, начала пытаться объяснить:
— Я искалечила Барти Уотторна. В тот момент ослепленная видимо злостью и негодованием, я не заметила в какой момент стеклянный кувшин лопнул, и продолжала наносить удары. Возможно, не ударь Барти меня первым, тогда… возможно, все произошло бы иначе. Но я получила удар в живот такой силы, что все дальнейшее происходило как будто не со мной. Я ведь не могла так… поступить…
Почему-то взгляд остановился на руках, затянутых в черные перчатки… шрамов там больше не было, но иногда мне казалось, что они стягивают кожу, все еще стягивают, словно они там есть.
— Я единственная дочь в семье мистера, но не лорда — мой отец лишь второй сын, а потому дворянский титул, как известно, нам не полагается. Но отцу удалось сколотить состояние, весьма приличное даже по столичным меркам, однако — я единственная дочь в семье. Таким образом все состояние и наследство могло отойти либо моему супругу, то есть мне, либо моему кузену, лорду Уэстермору. Для моих родителей мой брак означал возможность передать все, что они заработали, своим внукам. А я в девять лет изуродовала лорда Бартоломео Уотторна, причем так, что ни один целитель не сумел спасти его лицо от шрамов. Как вы думаете, лорд Арнел, девочка, в девять лет совершившая подобное чудовищное изуверство, может когда-либо претендовать на брак с достойным джентльменом?
Лорд Арнел не сказал ни слова.
Мне пришлось продолжить:
— Родители пошли на все требования Уотторнов, чтобы, когда наступит срок, меня, могли представить в сезон дебютанток, и таким образом обеспечить мне возможность заключить брак с тем, кто мне хотя бы понравится, хотя бы только понравится. Они хотели для меня счастья.
— Избивая вас? — сухо уточнил Арнел.
— Гувернантка была прислана Уотторнами, — вот такое вот простое объяснение.
Звучало действительно просто. На деле все было чудовищно. И я не знаю почему, но внезапно с каким-то ожесточением я решительно продолжила, глядя на прекрасное украшенное рождественскими украшениями поместье Арнелов:
— Каждое рождество мы справляли в городском доме Уотторнов. Это не обсуждалось, никогда. Ведь, по словам леди Уотторн "Барти имеет право видеть твои шрамы, раз уж ты наградила его собственными". Чудесный рождественский подарок, вы не находите? — с совершенно ненужным и неуместным волнением спросила я, чувствуя как глаза жгут слезы. — Каждое рождество Барти преподносили множество подарков, но единственное чего он с предвкушением ожидал — это вида моих покрытых тонкими полосками шрамов рук. Его излюбленный подарок.
Очень осторожно Арнел коснулся моих ладоней, взяв обе, нежно провел большими пальцами по тыльной стороне и промолчал. О, я была так благодарна ему за это. И за поддержку, которой не просила и не ждала, и от того она была в тысячу раз трогательнее и значимее. И я лишь усилием воли заставила себя остаться на месте, вместо того чтобы сделав шаг, спрятать лицо на груди дракона, который все же был мне так дорог.
— Что было после? — тихо спросил Арнел.
Я высвободила свои ладони из его нежного захвата, зябко сложила руки на груди, и все так же глядя на поместье Арнелов сдержанно ответила:
— Мне было пятнадцать, когда двадцатилетний Барти на очередном праздновании Рождества официально и громогласно сделал мне предложение.