И до каких же пор, — спросил себя Пакстон, — нам тянуть эту лямку? Что движет нами? Может, просто заурядное и даже наивное тщеславие? Может, всего-навсего человеческий скептицизм и самонадеянность? Или это действительно здравый смысл, как считает Дедик?»
— Так, говоришь, ты политик? — спросил старик. — Как по мне, ремесло стоит того, чтобы его сохранить. По слухам, у этой новой культуры оно не больно-то ценится. Ну да, есть административное управление, гражданские службы и тому подобная ерунда, но нет настоящей политики. А ведь это очень полезная штука, серьезное подспорье в больших делах.
— Слишком уж часто политика — грязный бизнес, — возразил Пакстон. — Это борьба за власть, она требует любой ценой побеждать противника, который тоже готов применять любые методы и средства. В лучшем случае она дает меньшинству фикцию власти, причем сам факт принадлежности к меньшинству подразумевает опасность неподчинения со стороны большинства.
— Но все-таки интересные у вас игры, верно же? Представляю, как заводят.
— Да, не без того, — согласился Пакстон. — В последней кампании не было никаких ограничений, мы изначально так запланировали. Свирепая грязная драка — это, пожалуй, еще мягко сказано.
— И ты выиграл президентский пост, — сказал Нельсон.
— Да, выиграл, но разве похоже, что я этим горжусь?
— А следовало бы гордиться, — возразила Бабушка. — Когда-то должность президента была почетной и уважаемой.
— Это так, — кивнул Пакстон. — Но невозможно гордиться тем, как провела кампанию моя партия.
«До чего же легко было бы решиться и все им рассказать, — подумал он. — Они бы поняли. Признаться честно, что я слишком далеко зашел. С ног до головы облил конкурента грязью, хотя на самом деле в этом не было необходимости. Нет такого подлого трюка, которого я не применил. И подкупал, и лгал, и сговаривался, и компрометировал. Да так ловко это проделывал, что обманул даже логическую машину, которая судила „выборы“ вместо населения и электората.
Но мой противник не остался в долгу, он тоже нашел в истории гнусный трюк.
Ведь в прошлом убийства были неотделимы от политики — как и война, как и дипломатия. В конце концов, что такое политика, если не предохранитель от насилия? Лучше выборы, чем революция. Но в любые времена грань между насилием и политикой была тонка и хрупка».
Пакстон допил бренди и поставил стакан. Дедик взялся за бутылку, но гость отрицательно качнул головой.
— Благодарю вас, — сказал он. — Если не возражаете, я пойду спать. Завтра нужно встать пораньше.
«Зря я сюда пришел, ох зря… Навлекать на голову этих людей последствия моей игры — непростительная ошибка. Хотя почему — последствия? То, что происходит, и есть игра, ее неотъемлемая часть».
Тренькнул дверной звонок, и Пакстон услышал, как в прихожей завозился Элайджа.
— Боже мой! — изумился Дедик. — Кто это к нам на ночь глядя? Да еще и под дождем?
Это был священник.
В прихожей он смахнул дождевую влагу с сутаны, снял широкополую шляпу и потряс ею. Неторопливой, чинной поступью прошел в гостиную. Все встали.
— Добрый вечер, пастор, — поприветствовал его старик. — Вам здорово повезло в такую погоду найти дом. Мы рады дать приют вашему преподобию.
— Я не принадлежу к церкви, — с широкой располагающей улыбкой ответил пастор. — «Преподобие» я только в проекте. Но если вам угодно употреблять соответствующие термины, ничего не имею против. Мне это поможет оставаться в образе.
Стоявший рядом Элайджа принял у него сутану и шляпу. Одет был священник красиво и дорого. Дедик представил ему всех, после чего нашел чистый стакан и наполнил его бренди. Пастор пригубил и опустился в кресло у камина.
— Вы, должно быть, не ужинали, — сказала Бабушка. — Да конечно проголодались — нет в округе места, где можно поесть. Элайджа, принеси-ка пастору тарелку, да побыстрее.
— Благодарю вас, мэм, — произнес пастор. — У меня был долгий и трудный день. Вы даже не представляете, как меня радует столь теплый прием.
— Везет нам сегодня, — весело произнес Дедик, уже в который раз наливая себе. — Гости в нынешние времена такая редкость, а тут аж двое за вечер.
— Два гостя? — переспросил пастор, глядя на Пакстона в упор. — В самом деле, это замечательно. — И осушил стакан.
3
Поднявшись в свою комнату, Пакстон затворил дверь и задвинул до отказа засов.
В камине успели сгореть дрова, на пол лег красный отсвет углей. Тихо, неохотно постукивал по крыше, по оконным стеклам дождь.
А у Пакстона в голове устроили чехарду догадки и страхи.
Сомнений нет: священник — наемный убийца, пущенный по его следу. Ну кто в потемках, да под осенним дождем, да без такой важной задачи отправился бы в глухомань? А ведь этот пастор даже не промок. Отряхнул сутану и шляпу — и они практически сухие. Пастора сюда привезли… скорее всего, на флаере. Его и других убийц высадили в полудюжине мест, где беглец мог найти укрытие.
Священнику досталась комната через коридор, аккурат напротив, и в других обстоятельствах Пакстон, пожалуй, рискнул бы. Он шагнул к камину, взял увесистую кочергу, помахал ею. Хватило бы одного удара.
Но нет, нельзя. В этом доме — нельзя.
Пакстон вернул кочергу на место, подошел к кровати и взял плащ. Неторопливо надел, а затем постоял, вспоминая случившееся утром.
Он был у себя дома, один, когда зазвонил телефон и визор заполнило лицо Салливана. Перекошенное ужасом лицо.
— Хантер решил с тобой разобраться, — сообщил Салливан. — Отправил наемников.
Пакстон не поверил ушам:
— Что ты несешь?! Он не имеет права!
— Еще как имеет, — возразил Салливан. — Это не выходит за рамки условий. Политическое убийство всегда позволяло…
— Но ведь игра уже закончилась!
— Хантер так не считает. Ты малость переусердствовал. Не следовало выходить за рамки гипотетической ситуации и влезать в его личную жизнь. Ты добыл сведения, о которых, как он надеялся, не знала ни одна живая душа. Интересно, как тебе это удалось?
— Есть способы, — уклончиво ответил Пакстон. — И потом, в таких играх любые средства хороши. Он со мной тоже не больно-то церемонился.
— Тебе надо бежать, — посоветовал Салливан. — Они уже совсем рядом, я не успею прислать помощь.
И все бы обошлось, подумал Пакстон, если бы не авария.
Мелькнула мысль: а не диверсия ли это? Но как бы то ни было, ему удалось посадить флаер и добраться сюда.
Он стоял в нерешительности посреди комнаты. Вот уже второй раз приходится превозмогать гордость, но что делать, если нет иных вариантов, кроме бегства? Нельзя допустить, чтобы хозяева этого дома оказались вовлечены в игру, которая на своем финальном этапе пошла вразнос.