Пакард рухнул на землю и разлетелся на осколки, часть — в одну сторону, часть — в другую… но в конце концов осколки снова стали единым целым, и он погрузился в пучину боли и жажды.
Чей-то голос произнес: «Он приходит в себя». Его осадил другой голос: «Прояви терпение, Маркс. Жалко будет, черт побери, если мы его повесим, а он об этом даже не узнает». «Надо отвезти его к Кардуэю и вздернуть рядом», — предложил третий участник разговора. «Слишком далеко, — возразил второй голос. — Кроме того, Рэндалл не хочет, чтобы о Хэнгменз-Галче пошла дурная слава. Если вешаешь кого в городе, это должно выглядеть как по закону — суд Линча и все такое».
Слова просачивались в сознание Пакарда; разум медленно пытался переварить услышанное. В левом плече монотонно пульсировала тупая боль, словно кто-то мерно ударял по нему колотушкой, подбитой войлоком. Горло тоже болело, и когда Пакард ощупал его правой рукой, то обнаружил на шее что-то жесткое и колючее. Он предпринял слабую попытку ослабить эту штуку, чтобы дышать посвободнее. Как выяснилось, он сидел на земле с вытянутыми ногами, прислонившись спиной к твердому и шероховатому стволу огромного дерева. Пакард сильнее прижал спину к опоре и почувствовал, как бугристая древесная кора впилась в кожу.
Итак, он сидит под деревом с веревкой на шее. Другой ее конец, вероятно, перекинут через какой-нибудь сук у него над головой. Один раз потянуть за веревку как следует — двое-трое мужчин сделают это без труда, — и он составит компанию Кардуэю… будет так же раскачиваться на ветру, что задувает в каньоне.
«Притворяется он, вот что я скажу, — объявил голос. — Дайте-ка мне ведро воды».
Вода обожгла лицо Пакарда, ледяными струйками потекла с волос на грудь и спину, промочила рубашку. Пакард затряс головой, открыл глаза и уставился на тех, кто стоял перед ним.
Горячий свинец
Пинки держал ведро, Хёрли стоял рядом, положив руку на рукоять револьвера. Маркс, привалившись к дереву, сжимал в руке свободный конец веревки, свисавший с ветки над головой Пакарда. Сильвестр сидел на корточках неподалеку от Хёрли. Папаша Аллен подкидывал дрова в небольшой, только что разведенный костер.
Позади Аллена Пакард разглядел Элис Пейдж, привязанную к другому дереву. Руки у нее были связаны за спиной, на лице темнела полоска грязи. Она потеряла шляпку, и выбившиеся из прически волосы падали на одно плечо. Платье тоже перепачкалось в пыли и грязи.
— Как себя чувствуешь? — поинтересовался Пинки.
— Лучше, чем почувствуешь себя ты, когда я до тебя доберусь, — огрызнулся Пакард.
— Мы тебя повесим, — сообщил Пинки. — Вздернем и оставим болтаться на корм воронам.
Маркс засмеялся — в обрамлении густой бороды блеснули зубы.
— Ты забыл, Пинки. Мы не оставим его болтаться. Это моя веревка, и мне она нужна. Слишком уж она хорошая и крепкая, чтобы бросать ее здесь.
Лицо Элис Пейдж исказилось ужасом. Ее и Пакарда разделяло всего несколько футов. Он поймал взгляд девушки и несколько секунд его удерживал.
— А с ней что намерены делать? — спросил он.
Маркс опять засмеялся высоким противным смехом.
— Подержим у себя, пока ее старик не станет покладистее, а то от него чересчур много шума.
Пакард снова посмотрел на девушку. Она по-прежнему не опускала головы — держала ее гордо и с тем легким наклоном, который пленил Пакарда раньше.
«Не обращай на нее внимания, — сказал тогда пастор Пейдж. — Она просто злится из-за того, что я ее отсылаю». Священник не упомянул, что Элис уезжает наутро, а Пакард не догадался спросить, на какой день запланирован отъезд. Он должен был предупредить старика, посоветовать ему не отправлять дочь следующим дилижансом. Но тогда Пакарда занимали другие мысли, и разговор шел о другом.
Рэндалл, конечно, все знал, каким-то образом пронюхал. Через Хёрли, наверно. Хёрли и Пейдж до сих пор приятели, вот Хёрли и доложил Рэндаллу. Ради своей выгоды он готов на что угодно.
Рэндалл устроил нападение на дилижанс не только из-за золота. Ему понадобилась и девушка — как средство против священника. Как способ прижать его, заставить забыть о требовании ввести военное положение и всех его призывах к порядку и благочестию.
Маркс дернул за веревку, и она туже затянулась на шее Пакарда.
— Какого черта мы ждем? — вопросил Маркс. — Пора уже разделаться с ним и убираться отсюда.
— Погоди, — подал голос Пакард.
Он медленно поднялся и оперся спиной о дерево. От усилия у него закружилась голова.
— Красноречие тебе не поможет, — злобно бросил Пинки. — Ты уже покойник. У нас есть полное право тебя прикончить. Чеши языком хоть сотню лет, в живых все равно не останешься.
Пакард посмотрел на Хёрли, и тот отвел глаза, не желая встречаться с ним взглядом. Сильвестр так и сидел на корточках, водя по земле палкой. Широкие поля шляпы скрывали его лицо.
— Если тебе есть что сказать, выкладывай, — разрешил Пинки. — Мы не станем лишать человека последнего слова. Ну и покури напоследок, если хочешь. Хёрли смастерит тебе самокрутку.
— К дьяволу его, — взбеленился Хёрли. Он выхватил револьвер — на ярком солнце блеснула сталь.
Пакард нервно вжался спиной в дерево и напряг мышцы живота, как будто это могло превратить их в броню и защитить от пули.
И тут в дело вступил Сильвестр. Он распрямился, словно сжатая пружина, и перехватил руку Хёрли. Револьвер сухо кашлянул, и пуля со звонким щелчком вонзилась в ствол дерева в каких-то дюймах от головы Пакарда. Шестизарядник выпал из руки Хёрли, он попятился, прижимая к груди вывернутое запястье.
— Ах ты, сукин сын, — зарычал он. — Я тебя…
— Давай, — подзадорил его Сильвестр. — Давай, попробуй. — Его пальцы зависли над рукоятью револьвера, словно ястреб над добычей.
Хёрли не двигался.
— Чего вы ждете? — крикнул он. — Вздерните уже его! Какого…
— Что-то ты слишком торопишься затянуть петлю на его шее, — заметил Маркс. — Видать, не без причины. Если так подумать, это ведь тебе он велел залезть наверх и сбросить золото. Выходит, не сомневался, что ты это сделаешь без возражений. Может, поговорим?
— Поговорим? — разъярился Хёрли. — Да вы, парни, только и чешете языками, а толку — ноль!
— Заткнись, — рявкнул Пинки.
Хёрли бросил на него испепеляющий взгляд.
Привалясь к дереву, Пакард закрыл глаза. Изматывающая боль в раненом плече отдавалась по всему телу. У него была надежда, что Хёрли придет ему на помощь, но этого не случилось. Хёрли бросил его, как только понял, что Пакард проиграл. Хёрли не из тех, кто поддерживает безнадежные затеи.
— Маркс прав, — сказал Пинки. — Хёрли, что ты знаешь о Пакарде?
— Ничего, — пожал плечами Хёрли. — Пришлый человек, и все.