Тем не менее совещания проходили ежемесячно; Оскар всегда стоял во главе стола, отпускал шуточки и из кожи вон лез, изображая лучшего в мире начальника. Это совещание наверняка начнется ровно так же.
Я сажусь, и тут является мой приятель, конторский затеиник Гэри, — он работает на другом этаже, мы видимся только на совещаниях, — и орет, как голос за кадром в фильмах про Супермена:
— Это птица? Это самолет? Нет! Это Фрэнк, главный специалист из отдела Условий и Примечаний! И все из месяца в месяц смеются над шуткой Гэри.
Не потому, что она на редкость удачная; просто он орет так, что все волей–неволей смеются.
Эту шутку он отпускал раз тысячу, не меньше, и все равно сотрудники неизменно хохочут.
А самое противное — что я тоже смеюсь. Я — социальный трус: мне страшно не засмеяться вместе со всеми.
— С нашим специалистом по Условиям и Примечаниям мы точно не пропадем! — кричит Гэри
[75], и совещание начинается, На ежемесячных совещаниях положено обсуждать важные вопросы, касающиеся наших клиентов, но мы используем эти сборища лишь как предлог для переваливания собственной работы на коллег. «Вопросы, касающиеся клиентов» — не более чем «троянские кони», в которых кроются собственные цели и задачи каждого из сотрудников. Помню, как из месяца в месяц я сидел на совещаниях и слушал — но не то, что говорилось вслух, а то, что окружающие пытались сказать или же, наоборот, скрыть. Самое главное на таких совещаниях — подтекст.
Оскар обычно заявляет:
— Итак, мы ждем, что наш договорный отдел удвоит усилия в целях более успешной работы с талантливой клиентурой. Доходы отдела нас вовсе не радуют
[84].
На выпад, встрепенувшись, отвечает Роджер:
— Что ж, мы переживаем трудное время, сорвалась сделка с И-эм-ай — для нас это как серпом по яйцам, — но мы выдюжим и станем еще сильнее. Скажу вам главное: старуха И-эм-ай нам не нужна, нам нужны новые медиагруппы
[85].
— Допустим, — гнет свое Оскар, — но я знаю: для вас сегодня главные таланты — поп-звезды, однако они как авуары ненадежны: либо пьют, либо сидят на игле. Чтобы вернуть этим дарованиям человеческий вид, приходится отправлять их в лечебницы. И все-таки надо бы помочь этому бизнесу снова стать на ноги, верно, Роджер?
[86]
Несмотря на густой вонючий туман похмелья, Роджер читает то, что у Оскара на уме, будто открытую книгу, и безвольно откидывается на спинку стула, а Оскар снова идет в атаку. Так проходит наше совещание: Оскар в пух и прах разносит одних и подбадривает других, сумевших ему угодить. Но в открытую не нападает никогда. Он вообще изъясняется экивоками — это его излюбленный способ избегать конфликтов, поддерживать в конторе иллюзорный образ рубахи-парня, начальника, которого мы обожаем всей душой.
Совещания неизменно напоминают мне школу: обсуждаем что угодно, кроме темы урока, и тратим на это уйму сил. О чем только мы не талдычим на этих сборищах, старательно замалчивая насущные рабочие вопросы. По косточкам разбираем телепередачи, прочитанные книжки, погоду, выходные, буквально все подряд, — кроме длинного списка назревших проблем, непосредственно касающихся работы с клиентами.
На одном собрании слово взял Гэри.
— Я тут прочитал про одного человека, — начал он. — Дело было в Штатах, кажется в Калифорнии. Так вот, он умер прямо в офисе, и целых два дня этого никто не замечал, представляете? Целых два дия тот, мать их так, гнил рядом, а все вокруг в блаженном неведении корпели себе над бумагами. И только когда завоняло, они заметили, что бедняга откинул копыта.
Все недоверчиво захмыкали, зацокали языками, а один, обращаясь к коллегам, сказал:
— Во жуть! В жизни ие слыхал ничего подобного. А вы, блин, веритс, что такое бывает?
[87]
— Не может быть, — послышалось со всех сторон; кто–то, видимо, попытался развсять тягостное впечатление.
— Такая хрень случается только в Америке.
Я слушаю, но вникаю не в слова, а в зазоры между ними: там идет битва. Эти зазоры полны злости, в них бурлит разочарование: очень многие страдают от типичной для офисного планктона неуверенности в завтрашнем дне, другие томятся скукой, третьих снедает честолюбие, а тех, кто уверен, что давно заслужил зарплату побольше или должность повыше, — не счесть. На каждом совещании случается множество беззвучных побед и поражений. Если все отворачиваются от неудачно пошутившего балагура, значит, он проиграл; зато дружный смех — это и есть приз, за который боролись победители. Через несколько дней после того, как мне показали заветную белую дверь, я вспомнил, что Оскар не стал распространяться про гнусных клиентов, производящих жуткое оружие. Даже у него хватило ума понять; нельзя, не в наших интересах допустить, чтобы стало известно, на кого мы работаем. Тем не менее в конце совещания он все же сказал:
— Кстати, друзья мои, у нас в коридоре открывается офис новой компании — они замечательные ребята, так что будьте с ними поприветливее.
Какое легкомыслие, подумал я. На месте Оскара я бы о них и словом не обмолвился: ежу ясно, что новые клиенты вызвали бы у многих сотрудников точно такие же нравственные муки, как у меня. Но Оскар есть Оскар. Он спокойно, без запиики говорил о новых соседях, не ожидая ни вопросов, ни проблеска интереса, он был убежден, что никаких дурных последствий не будет. Оскар принадлежит к тем людям, которые непоколебимо уверены, что им все сойдет с рук
[88] (и, как это мне ни противно, я вынужден признать, что он, скорее всего, прав).
Наши совещания носят характер ритуала. Они начинаются и оканчиваются шутками. Вначале непременно шуточка про меня как главного работника отдела Условий и Примечаний. А в завершение Оскар выдает свою: