— Здрасте. Вы кто?
— Меня взял на работу ваш брат. Я служу в отделе [пауза].
Я рассмеялся:
— А, понял, вы — невидимый юрист, сидящий за «китайской стеной, опутанной колючей проволокой суперзапретов». Если вдуматься, все это нелепо и постыдно, не находите?
— Не могу ни подтвердить, ни опровергнуть ваше утверждение, — без улыбки сказал он.
УСЛОВИЯ И СОСТОЯНИЕ СПАСИТЕЛЕЙ
Не удивляйтесь, если они явятся вам в кроссовках.
Заново переживать собственное прошлое было сущим наказанием. Я сжимал в руках кружку и думал о том, что все осталось как было — холодный кофе, контракт с May Contain Nuts, рассыпанный сахар, сверкающий сладкими созвездиями, — но в то же время все было другим. Я был другим — или прежним. Я снова стал Фрэнком.
Подошла моя прекрасная барменша и спросила, все ли у меня хорошо. Она пояснила, что я истерически смеялся и пугал посетителей кафе. Я отметил, что у нее широкие, манящие бедра и чуть–чуть выдающийся животик.
Сам не зная, что несу, я сказал:
— А вы не знаете — есть на планете место, где нет юристов?
Многозначительно посмотрев на меня, она спросила:
— Вы о чем?
— Место, где нет юристов, нет контрактов, никто постоянно не волнуется, как бы не получить нож в спину, — и может быть, там даже никто не говорит по–английски.
— А, понятно, — ответила она. — Знаю я такое место. Прошлым летом ездила на Майорку, так там каждый второй по–английски вообще ни бе ни ме. Это был пипец.
Она одарила меня очаровательной улыбкой и оставила наедине с моими путаными мыслями. Я посмотрел на зажатый в руке контракт. Потом просто стал пялиться на пол — и пропялился бы на него еще час, не появись на периферии поля моего зрения неопознанные черные кроссовки. Мой взгляд скользнул вверх по паре полотняных брюк, по выглаженной белой рубашке — и встретился с Дагом, на лице у которого застыло выражение настолько дикой озабоченно, сти, что я спросил:
— О господи, Даг, что случилось?
[68]
— Пошли, Фрэнк, — ответил он. — Надо нам с тобой спокойно посидеть–поговорить.
Я беспрекословно пошел с ним. У себя в офисе Даг за. варил чай, пододвинул стул и сел напротив меня. Он ниче. го не говорил, ничего не спрашивал, просто сидел и молчал, пока я не сказал:
— Я начал вспоминать… всякое.
— Но это же замечательно, — начал Даг, но, посмотрев на мое лицо, уточнил: — Или нет?
— Я ненавижу Оскара, я работаю на фабриканта оружия… — начал я. И внезапно принялся плакать. Даг протянул мне салфетки. Слезы все текли и текли. Даг потрепал меня по плечу, и на какой–то миг мне показалось, что его рука — единственное, что удерживает меня в реальном мире
[69]. Похоже, он это понимал, потому что долго молчал, прежде чем сказать:
— Ммм… да, это уже больше похоже на того Фрэнка, которого я помню.
— Оскар и Элис ничего такого мне не говорили, когдая спрашивал про свою прежнюю жизнь, — тут по моему лицу наперегонки со слезами пустились сопли. — Они говорили, что у меня все было прекрасно и я просто перенервничал.
— Слушай, Фрэнк, не надо верить всему, что тебе говорят.
Я разразился чередои тоненьких детских всхлипов:
— Простите, Даг. Я в полном раздрае.
Мы, мужчины, не приспособлены для ведения задушевчых бесед, и в таких ситуациях нас немного заклинивает, Я улыбнулся, отхлебнул чая, спрятал за чашкой свое зареванное лицо. Немного пришел в себя, вытер слезы — и между нами повисло молчание.
Внезапно Даг — пытаясь, как я подумал, разрешить эту неловкую ситуацию, — вскочил и заявил:
— А пойдем–ка! Хочешь, я тебе покажу кое–что потрясающее, Фрэнк?
Но опаленный своими откровениями и затвердевший в горниле шока, я пробормотал:
— Извините, Даг, на сегодня с меня хватит потрясений.
— Глупости. Тебе понравится, Фрэнк, поверь мне.
Он прошел через комнату к дивану. Диван был в стиле Дага — функциональный, коричневый и какой–то очень серьезный и неуловимо скандинавский.
— Обо мне тут много всяких глупостей болтают, Фрэнк. Будто я часами пребываю в глубокой математической медитации. На самом же деле я просто люблю вздремнуть.
С этими словами Даг нажал на рычажок, и диван превратился в кровать. Даг выглядел настолько довольным этим нехитрым фокусом, что я рассмеялся, удивился почти забытому звуку собственного смеха и от этого разошелся еще больше.
Посмотрев на меня, Даг и сам принялся смеяться, мы оба немного расслабились и оба отметили, как чудно вытлядит кровать в строгой офисной обстановке. Мне больше не было стыдно за свои слезы. Я изо всех сил высморкался. Если бы мне сейчас набрали ванну, я бы с радостью разделсяи нырнул — вот как удачно сочетались моя впечатлительность и Дагова увещевательность. В общем, я без колебаний лег на кровать.
И не успел я худо–бедно сосредоточиться на лежании, как меня одолел сон. Когда я проснулся, Дага рядом не было, но он оставил записку:
Фрэнк, у меня тут небольшое совещание, но я скоро вернусь. Лежи где лежишь. Отдыхай. Я сказал Оскару, что ты у меня и что все хорошо. Выспись как следует.
P. S. Можешь залезть в «бар». Зеленый чай — мощная штука!
В подтверждение того, что со мной все хорошо, я попробовал резко встать с кровати. Все вокруг немедленно заходило ходуном, так что я завопил: «Землетрясение!» — и только потом понял, что ходуном хожу я сам. Шрам на лбу предупреждающе заныл, и я сел обратно. Во второй раз я вставал уже не торопясь. Мир немного накренился, но мне было уже лучше. Я подошел к окну и, стараясь не обращать внимания на призрачного двойника, пялящегося на меня из стекла, посмотрел на стоящие через дорогу офисы «Шоу и сыновей», И вспомнил, что я думал о месте, где провел большую часть своей жизни.
УСЛОВИЯ И СОСТОЯНИЕ МОЕЙ КОНТОРЫ
Наибольший вред часто причиняют самые скучные учреждения,
В моей конторе царит смертная тоска. Все друг друга на дух не переносят, но — учитывая Условия трудового договора, — делают вид, что отлично ладят с коллегами. После разоблачения #### я стал приглядываться к окружающим, вникать в деятельность компании, в которой тружусь и которая (пока что) носит мое имя. Постепенно начала проступать ее истинная суть: это гнездилище тупого бюрократического зла. Впрочем, на первый взгляд это не заметно. Мы отлично маскируем характер своей работы. Стены окрашены в веселенькие цвета — чтобы отвлечь посторонних от всеподавляющего мрака конторы. Кое–где в комнатах для приема клиентов стоят обитые фиолетовым плюшем диваны и торшеры с огромными абажурами; обстановка напоминает декорацию к телешоу для подростков. Имеется даже лохматый зеленый ковер (пух налипает на подошвы ботинок, и к концу дня у окружающих может возникнуть подозрение, что я насмерть забил ногами куклу из «Маппет–шоу»). Диваны, ковры и веселенькие цвета — явно для шика, чтобы контора радовала глаз и не вызывала опасений. Но все впустую
[70].