Услышав о смерти Гэмлина, Кристофер пустился на поиски Сугами. Ее комната была пуста, и в конце концов он обнаружил ее на террасе, откуда ступеньки вели к грядкам с лечебными травами. Мэй пыталась отговорить его от встречи, утверждая, что Сугами сейчас лучше побыть одной, чтобы спокойно обдумать новости. При его приближении Сугами не шелохнулась. Она застыла, неподвижная, как соляной столб. Он изучал ее профиль. Сугами выглядела абсолютно спокойной. Она целиком ушла в себя, мысли окутывали ее, словно сари.
— Ну как ты?
— Не знаю даже. — Она повернулась к нему, и Кристофер понял, что она не столько спокойна, сколько ошеломлена. — У меня такое чувство, будто я что-то потеряла, только не знаю, что именно. Конечно, не его. Нет, не его. — В повторенном дважды этом коротком отрицании странным образом смешивались удивление и удовлетворение.
Кристоферу стало не по себе. Ее неподвижность казалась ему неестественной.
— Давай пройдемся, — сказал он и взял ее за руку.
Они спустились со ступенек и направились к саду. Несмотря на ранний час, было уже очень жарко. Душный воздух гудел от пчел, хозяйничавших в кустиках лаванды и огуречной траве. Кристофер не мог думать ни о чем, кроме своих отношений с Сугами. Если бы не смерть ее отца, то он сейчас постарался бы убедить ее оставить общину. Он полагал, что удерживало ее здесь только одно — ее личная глубокая привязанность к Крейги. Может быть, она и теперь предпочтет остаться. В этом случае останется и он, потому что без нее не мыслит своей жизни. Они уселись на небольшой круглой лужайке, засеянной тимьяном и ромашкой.
— Как твоя мать восприняла новость?
— Она еще не знает. Уилл сказал только мне. Я сообщу ей днем. Или ближе к вечеру. Какое это имеет значение?
— Это правда, что их брак был неудачным?
— По-моему, да. Да и кто мог бы быть счастливым, живя рядом с ним! — Она повернула к Кристоферу лицо. — Возможно, и с нами произойдет нечто подобное, — с трудом выговорила она.
— Никогда. Ни за что. — Он с облегчением улыбнулся, ее «мы» вселяло оптимизм. Он потянул ее к себе и стал целовать, шепча: «Это же ты и я».
Отсутствие какого-либо отклика с ее стороны его озадачило. Еще вчера она буквально таяла в его объятьях. Он порылся в кармане и вынул маленькую плоскую коробочку, обернутую в подарочную бумагу.
— Я купил это тебе ко дню рождения. До того, как узнал, кто ты такая. Потом я решил, что не имею права тебе их дарить.
— Зря ты так решил.
— Ну да, наверное.
— Кто я такая, — повторила Сугами, задумчиво наматывая на палец ленточку. — Нужно понять, кто я есть. Как раз об этом и говорил Учитель. Ведь именно в этом все дело — разве не так, Кристофер? Все остальное — это зыбучий песок.
— Когда состаришься, можешь философствовать сколько хочешь. В любом случае есть такие вопросы, на которые нет готовых ответов. Лучше разверни свой подарок.
Это были серьги. Мелкие жемчужины дрожали среди переливчатого, струящегося филигранного серебра. Девушка надела их и покачала головкой.
— Ты невероятно хороша. Прямо как маленькая баядерка
[39].
Она недоверчиво покачала головой. Без следа кокетства, как это сделала бы любая другая на ее месте.
— Господи, что я еще могу сделать, чтобы ты мне поверила? — в притворном отчаянии воскликнул он.
Она пожала худенькими плечами. Это, очевидно, должно было означать, что это неизвестно и ей самой.
— Вчера ты видел меня такой, какой я была когда-то, — испуганной, растерянной, цепляющейся за счастье, за других людей. Ту, которая больше всего на свете страшилась остаться одна. Я так больше не хочу жить, Кристофер. И не буду.
— Теперь тебе нечего бояться. Я никогда тебя не оставлю одну.
— Это сейчас ты так говоришь и, может быть, сам в это веришь. Но человек, как и любое живое существо, все время меняется.
— Ну, это звучит слишком пессимистично.
— Нет. Просто такова реальность. Изменчивость — единственная постоянная величина в этой жизни. Я не хочу прожить свою жизнь в страхе перед переменами.
— А как же вера и надежда?
— Не думаю, что в моем случае это важно.
— Ты рассуждаешь прямо как старый вояка перед боем. Или неврастеник. Боишься завязывать новые отношения, потому что что-то может не сложиться. И зачем? Чтобы закончить жизнь в одиночестве, полутрупом, как…
Наступило молчание. Слышнее и громче стало жужжание пчел. Плеснула выскочившая из воды рыбка, зашелестела трава на ветру.
— Я никогда не стану такой, как мать.
— Прости.
— Ты сердишься на меня?
— Конечно, сержусь. Я вижу, как наше будущее скрывается за горизонтом.
— Ты так ничего и не понял.
— А ты сама не знаешь, чего хочешь.
— Я хочу… — Ей вспомнился момент озарения тогда, в Зале Солнца. И слова Учителя во время их беседы всего сутки тому назад. Его непоколебимое убеждение, что где-то под слоями ее запутанной и сумбурной жизни есть все, что ей требуется для собственного покоя и счастья. — Я хочу того, что всегда будет со мной.
— «Все имеет конец». Урок номер один. Настольная книга стоика.
— Нет-нет. Нужно лишь открыть и понять это в себе, я знаю. Учитель называл это «жрагоценной жемчужиной».
«Ох, до чего оригинально!» — с иронией подумал Кристофер. Он протянул руку к ее волосам, шутливо подергал за косу, и нежные душистые пряди скользнули по его ладони.
— Почему бы нам не открыть это чудо вместе? Меня все эти вещи тоже волнуют. Иначе отчего бы я здесь оказался? Если захочешь, мы могли бы в свой медовый месяц вдвоем посетить какие-нибудь философские чтения на природе.
— Медовый месяц! — эхом отозвалась она мечтательно.
Кристофер с воодушевлением продолжал:
— Для духовного совершенствования совсем не обязательно принадлежать к какому-либо религиозному сообществу. Есть масса людей, которые специально отводят часть своего времени на молитвы и медитацию. Почему бы и нам не последовать их примеру?
Сугами наморщила лоб. У нее был неуверенный вид, будто она не совсем его поняла.
— Тебе не кажется, что сакральное знание приносится ветром? Если ты повернешься в нужном направлении в нужный день, то все отлично, ну а если нет…
Сугами улыбнулась. Такой ход мыслей совпадал с ее собственным. Это подтверждало слова Учителя о том, что сознательно заниматься поиском верного пути контрпродуктивно. Кристофер ответил ей улыбкой; улыбкой широкой и торжествующей, улыбкой человека, уверенного в себе. А еще в его улыбке была страстная решимость: она будет принадлежать ему и никому другому.