Дети грядущей ночи - читать онлайн книгу. Автор: Олег Сухамера cтр.№ 84

– Я… я все понял. Я уеду! Отпустите меня, пожалуйста! – ноги Мишки подогнулись, и он кулем обвалился вниз, прижался мокрой от слез щекой к чужим, пахнущим скипидаром и кровью яловым сапогам. Ему так страстно захотелось жить хотя бы для того, чтобы дышать этим вонючим воздухом, быть униженным, раздавленным, но теплым, живым, что он обнял, ухватился за чужие сапоги, как за спасительный круг, рыдая взахлеб:

– Я… больше не буду! Отпусти…

– те

                                                                ме-ня

                                                                          пожа-луйста!!!

* * *

– Тише-тише… – ладонь Миры мягко прикрыла рот Стаса.

Затаив дыхание, он думал, как странно, откуда и каким образом оказалась на нем эта обнаженная, текущая струйками горячего пота, мягкая, жаркая женщина? Как так вышло, что вот сейчас прямо над его носом упруго колышутся эти груди?

Булат пытался всмотреться в ее полузакрытые от вожделения глаза, надеясь найти ответ в ее взгляде, но лицо Миры пряталось за спутанными мокрыми волосами, и вопросы так и остались вопросами.

Дышать сквозь тесно прижатую к губам ладошку не выходило, Стас попробовал втянуть воздух сквозь ноздри – ничего.

Чувствуя, что вот-вот задохнется, он попытался освободить руки из-под округлых елозящих по нему бедер женщины, но не тут-то было. Руки не слушались, словно омертвели и налились чугуном. Булат дернулся, пытаясь извернуться как-то, чтобы сбросить эту навалившуюся, трясущуюся в сладких конвульсиях самку, не признающую здесь и сейчас никого и ничего, кроме собственной похоти. Только Мира была в сотню раз тяжелее и сильнее, чем можно было бы представить. Стас закричал, но получилось только зашипеть, выдавив из легких последние остатки драгоценного воздуха. Мира же, будто почуяв предсмертную агонию, ускорилась, впечатывая его в постель резкими движениями.

С ужасом осознав, что сдохнет сейчас так глупо, так постыдно для воина, в постели, да еще под извивающейся озабоченной женщиной, Стас что было силы впился зубами в запершую дыхание ладонь, пытаясь выгрызть свое право на глоток воздуха. Мира лишь захохотала, будто боль раззадорила ее, и сладко выгнулась назад, отбрасывая с лица пряди длинных пропитанных потом волос. Булат обмер. Увиденное не помещалось в воображении. Вместо лица у стонущей в оргазме женщины была все та же гладкая, покрытая мелкими пупырышками и легким пушком, как на ее плоском животике, кожа. Запаниковав впервые в жизни, Булат выдернулся из-под страшной безликой твари, теперь лишь отдаленно напоминающей его возлюбленную. Заглотил спасительный воздух и тут же, со слизью и болью исторгнув его из легких, заорал.

И проснулся.

– Тише-тише. Что ж так орешь, батька? – расплывчатая тень у изголовья сгустилась и приняла очертания Войцеха. Булат задышал с наслаждением, часто, жадно. Боец заулыбался всей своей хитрой рожей. Был он в исподнем и, судя по худобе, черным кругам под глазами и торчащим клочьям на обкорнанной наспех голове, только начал поправляться от серьезной болячки.

– Вот и чудо. Слава те Господи. Выкарабкался. Не чаяли уже. Фелдшер еще третьего дня говорил «не жилец», а поди ж ты. Организм, значить! Великое дело. Тифозная вша не выбирает. Эпидемья, однако. Да… надо ж как угораздило… Водички?

– Угу, – попробовал улыбнуться Стас.

Тут же у губ образовалась серая жестяная кружка с чистой колодезной водой. Пил жадно, ощущая, как с каждым глотком вливается внутрь капелька силы. С трудом оторвавшись от холодной влаги, Стас повел глазом, осматриваясь. Глядя на покрашенную белой известью мебель, понял, что находились они в импровизированном полковом лазарете.

– Войцех.

– Ну? Вашбро… тьху ты, товарищ командир.

– Давно я тут?

– Дней девять. Такие дела. Грешным делом думали, мерку снимать придется. За неделю душ десять из полка оградкой обросли. Я ж брату вашему так и сказал: не допущу, чтоб командир мой боевой там без меня сгинул. Сказать по правде, так и сбег. Как думаешь, батька, мне за дезертирство расстрел полагается?

Не дождавшись ответа, Войцех почесал кое-как остриженную голову и горестно вздохнул:

– Приехал, чую, худо мне тож. Озноб. Далее помню плохо. Сам вот чуть не сгорел. Дело известное – эпидемья! Дохтур меня к вашбродию, тьху ты, к вам, короче, не хотел пущать. А я ему: «зараза к заразе не липнет!» Резонно, говорит. На том и порешили. Скажем прямо, уговорил коновала нашего на том, что желаю, чтоб друга моего сердечного в последний путь самолично проводить. Не серчай, Булат.

– А полк? Тут? Где?

– Ну, такое дело, значит… – Войцех неуклюже попробовал соскочить с неприятной для него темы. – Навару? Мигом соображу! Курица по двору шастает. Наглая такая, давно пора с ней это самое… в щи!

– Полк! Мой. Где… Командование. Кто?

– Вот любишь ты, батька, в нахрап, аллюр три креста. Где-где… в этой самой… тута! Рядом! Недалеча, верст сто. Мира твоя всем заправляет. Командир-то при смерти, вот и взяла поводья в свои лапки! Приказ, грит, с самого верху. Ох, ну, давай писать губерния! На деревенских батарею развернули …что б им… Постами и разъездами всю гмину оцепила! Мышь не проскочит. Поля с пшеницей жечь закомандовала. Говорит, подождем, когда крестьяне с голоду дохнуть начнут. Небось, говорит, пусть думают впредь, как супротив Советов бузотерить. Темные силы бунтуют, грит, против нашей власти рабочих и крестьян. Без жалости, со всей пролетарской ненавистью душить эту собственническую гидру. А чтоб совсем веселей было, мать ее, заложников понабрала! Детей да баб! И ультиматум им, срок два дни, чтоб главные повстанцы самолично в плен посдавались. Сука. Не вовремя ты, Булат, хворать вздумал, ох, как не в дугу!

– А Сергей?

– Комотряда? Что он? Как теля возле мамки, бают, куды титька, туды и он! С ума рехнулся. Я так мыслю, комиссарша наша ведьма поди. Тебя вона и других… Таких бравых вояк охомутала. Тут без колдовства никак. Не обижайся, товарищ командир, но такие слухи давно по полку ветер носит.

Стас поджал губы, новости ранили прямо в сердце. Самое обидное, что прав был этот бесхитростный, преданный ему до мозга костей, друг. Сказал, как нарыв вскрыл. Зачаровала чертова баба. Сладостью своей как подпоила, заставляя думать только о ней.

Вот и сейчас проклятый чертик сомнения, подселенный ведьмой, зашевелился в еще не совсем ясном сознании.

Нет, не о мерзкой карательной экспедиции стучал он острым молоточком в темя. Первая мысль была о ней. «Как же так? Почему не проведала? С кем она? Только ли с братом? А что, если еще с кем?»

Войцех, как будто прочитав по лицу командирские думки, тяжко вздохнул.

– Брось ее, батька. Плюнь да разотри. Думаешь, только твоя? Как бы не так. Мужики они хуже баб языками чешут порой. Давеча пулеметчик Жовнерович хвастался, как комиссаршу на сеновале драл. Мишка Батон, ну, тот, который по байкам спец, тоже такое с ней замутил, что слушать стыдно было, право слово… а казаки, которые свояки, Михеевы которые, те так вообще… эх, шлюха, одно слово.