Дети грядущей ночи - читать онлайн книгу. Автор: Олег Сухамера cтр.№ 82

– Не стыдно, ясненько, ничего нового. А что касается выбора, вот что скажу. Плохо ты ее знаешь… Появится кто-то круче тебя – за юбку не удержишь. Плакать кровавыми слезами будешь, но она не услышит, нет. Мой тебе совет, Стась, попробовал яду этого сладкого, и досыть! Ежли не хочешь, чтоб высушило и скрутило, как меня. Так приворожит, что света божьего без нее не увидишь. Все вроде как было, так и есть, а без нее – ни запаха, ни вкуса, ни цвета. Тебе такое надо?

– Хватит ныть. Думаешь, тупой? Все понимаю. Любовь, что б ее… – Булат, словно сбрасывая с себя тяжкий груз, опустил руки на стол и задумался. Видно было, что решение дается ему нелегко.

Потом поднял взгляд на брата, в его глазах заплясали озорные чертики.

Сергей невольно поежился: не то ярость, не то азарт. Было в них что-то новое, приобретенное не так давно, не из их общего прошлого.

Булат поиграл желваками и наконец-таки изрек:

– Что ж… По-братски! Пусть будет и твой шанс. Кххх-ха! Мира сама решит. Сделаем так. Отдам твой отряд под ее личное командование. Случилось, что земляки наши с тобой бунтуют против власти Советов. Вот и решили наверху, что наш боевой полк самое то, чтоб поучить деревню пулями да артиллерией. Меня поставили перед фактом. На лояльность проверяют, сучата… Ты как? Пойдешь на такую вылазку? Против баб, стариков… Понимаешь, с кем придется воевать?

– Если Мира там, то где мне быть? За ней – хоть в ад!

– Что ж… Твое решение, Сергей. Я тебя в спину не толкал. Выдвигаемся завтра. Посмотрим, что там да как. Изобразим, так сказать, послушание начальничьей воле. Кхххх. Напоследок. Еще одна жалоба о бесчинствах и мародерстве, не посмотрю на общую кровь, что в наших жилах течет. Лоб зеленкой мажь: трибунал – твоя доля.

– Напугал ежа голой задницей. Если Миру не верну, мне расстрел – самое то!

– Дурень ты был, им и остался. Разговор закончен. На этом все!

– Сказал бы спасибо, но изо рта не лезет как-то. Случай этот теперь завсегда промеж нами.

– Твое дело, раз так решил, брат. Иди… Стой. Как там? Дома… Слышал чего? Кххх.

Сергей лишь смерил Булата презрительным взглядом и, так и не ответив, ловко развернулся на каблуках и пружинисто, так, что заскрипели половицы, вышел из штабной избы.

Хлопнула тяжелая рассохшаяся дверь, и лишь теперь Стас смог позволить себе обхватить руками ставшую вдруг чугунной голову и заскрипеть зубами, подавляя вспучившуюся черными волдырями ненависть к себе, к брату, к начавшемуся их страшному размежеванию, где любая уступка – тактический маневр, где любой договор – вранье и уловка в войне за женщину, на которой клином сошелся свет.

Комната вдруг поплыла. Булат почувствовал, что легкое утреннее недомогание, которое списывал на вечный недосып, превращается в нечто более серьезное. Прислушался к себе, было жарко, по спине катились холодные струйки пота, а внезапно высохший язык стал чужим и едва ворочался во рту.

Стас поморщился, уж очень некстати подкралась болячка, но взял себя в руки – какие такие болезни могут быть у бравого краскома? – поплелся к ведру с водой, стоявшему у самой печи.

Пил жадно, большими глотками, но вода не приносила облегчения. Кое-как доковыляв до узкого топчана, свалился на него, закрыл будто засыпанные мелким песочком глаза, чувствуя, что задыхается. Попытался дышать глубже, но в воздухе словно не стало кислорода.

Сознание мутилось, мысли запутывались в странный клубок, в котором смешалось все и вся: и Сергей с Мирой, и яркие нездешние цветы, и совершенно белая мертвая Вера, восседающая отчего –то на его любимце-коне.

Карусель из красок и впечатлений вращалась все быстрее и быстрее, закручиваясь спиралями, складываясь в непредсказуемые замысловатые узоры.

Последнее, что Стас запомнил, прежде чем впасть в беспамятство, жутковатое ощущение падения в огненное жерло вулкана.

* * *

Дом, который всегда был для Мишки временным пристанищем их молодежной микрокоммуны, после недавнего заточения показался родным.

Уже не раздражали, а казались милыми потеки на стенах, в которых при определенном уровне фантазии можно было рассмотреть все – от древнегреческих баталий до сказочных драконов и принцесс.

– Миша, что ты молчишь? Скажи что-нибудь. Уставился в потолок… все же прошло. Забудь. Все нормально. Я рядом. Я всегда буду рядом. Поговори со мной. Не молчи.

Мишка с трудом оторвался от созерцания подмокшего потолка и, разорвав такую спасительную для больной души пелену фантазий, приподнялся на локте, тяжко поморщившись от заскрипевших пружин продавленной тахты. Глядя сквозь участливо сгорбившуюся Владку, кисло выдавил:

– Все. Собирай шмотки. Уезжаем.

Владка насторожилась, еще не веря ушам, но тут же вскочила и от радости, что любимый в первый раз после ночного возвращения из подвала подал голос, быстро затараторила:

– Да! Я быстро! Сейчас! А куда едем? Впрочем, какая разница! Поедем в Минск, там у меня родня, я там почти все знаю! Большой город… Мы так там заживем… Пусть все обзавидуются. Пылинки с тебя сдувать буду.

– Угу. С Полиной только надо. Решить.

Суетившаяся Влада вдруг остановилась, словно натолкнувшись на одну ей видимую каменную стену. На глаза навернулись давно сдерживаемые слезы, и она заговорила горячо, так, как могут говорить лишь одержимые своими переживаниями люди, выплескивая на собеседника всю накопившуюся боль и страдание:

– Нет. Поедем просто. Без прощаний! Свадьба у них. Не лезь в чужую судьбу. Свою вон чуть не сломал. Второй раз не выкарабкаешься из ада. Я еле Костю уговорила, чтоб он пошел к этому дядьке своему …не хотел ведь. Ненавидит тебя!

– Нормально… его право. А ты? Ты как? Ты же все знаешь про меня, про Полю. Не противно? Готова жить с предателем?

– Да! Готова! Тебя, дурака, любого приму. Пьяного, сгулявшегося, паршивого, хромого, косого. Мне без разницы. Не ожидал? Знай! Все стерплю! Только ко мне возвращайся, – Влада встала на колени перед сидящим Мишкой, жарко обняла, вжалась в него. Потом так же неожиданно отхлынула и, приподняв крупными кистями рук тяжело опущенную Мишкину голову, ловя его ускользающий взгляд, начала приговаривать, будто малому ребенку:

– Мишенька! Ребеночка тебе рожу! Беременная я! Пожалей! Ты мой! Ничей больше! Никому, слышишь, не отдам тебя. Люблю тебя, Миша, прости меня, дуру! Едем со мной! Плюнь и разотри. С чистого листа, увидишь, как жить легче!

Губы Влады мелко затряслись, а из крупных навыкате глаз быстрыми струйками выбежали слезы.

Мишка смотрел на перекосившееся, ставшее красным и непривлекательным лицо девушки, на ее опухший нос, на вялые безвольно дрожащие губы, на крепкое, будто налитое яблоко, тело. Всматриваясь в каждую черточку, он пытался осознать, что в этом прикипевшем к нему намертво человеке? Испытывает ли он к этой девушке хоть каплю чего-то, сравнимого лишь с одной мыслью о Полине? Его чужой Поле?