Тем не менее, и без осадных орудий положение обороняющихся с каждой минутой становилось все печальнее: сказывался громадный численный перевес войск Сената. В довершение прочего в ворота начал методично бить подвезенный, наконец, таран и стены крепости завибрировали от его могучих ударов. Теофилакт снова начал всматриваться в сторону противоположного берега Тибра, на сей раз надеясь увидеть приближение подмоги своим быстро тающим силам.
Вот уже с десяток нападавших оказались на стенах крепости, и вместо свиста стрел окрестности башни огласил звон мечей. Теофилакт собственноручно сразил первого смельчака, проникшего в крепость, его воины сражались не менее доблестно, однако спустя несколько минут графу Тусколо пришлось принять печальное решение с минимальным боем оставить стены, отступить в саму башню и запереться там. Защитники крепости уже не контролировали несколько лестниц, приставленных к стенам крепости, и по ним муравьиным потоком устремились григорианцы. Теофилакт гибель каждого своего воина воспринимал с острейшей личной болью, как будто в этот момент ему самому отрезали какой-нибудь из органов, настолько мало у защитников крепости оставалось сил. Он отдал приказ отступать в главную башню, пока еще оставалась возможность подавляющему большинству его людей быстро укрыться в ней.
Защитники крепости бегом устремились в башню, что вызвало звериный рев восторга их противников. Один из находившихся на крепостных стенах григорианцев, ликуя, начал размахивать флагом с папским вензелем, торжествуя скорую победу. Его триумфальная песня оборвалась на полуслове, внезапно римлянин замолк, выронил флаг, и, вытянув руку в сторону Тибра, начал о чем-то истошно кричать, однако его вопль все еще тонул в победных криках его войска. Теофилакт также устремил взгляд в сторону старого Рима и увидел стремительно приближающуюся по мосту Элия лавину всадников с копьями наперевес.
— Альбееееерих!
Клин всадников врезался в спины нападавших, и крики радости последних сменились на предсмертные вопли ужаса. Толпа была рассеяна в момент, люди врассыпную кинулись кто куда, многие бросались в реку, некоторые, совсем ополоумев, бежали навстречу всадникам, находя там скорую смерть. Лишь спустя некоторое время архонтам сенатских войск удалось придать бегству хоть какой-то упорядоченный вид, основная часть григорианцев устремилась туда, откуда пришла, к городу Льва, надеясь укрыться за их спасительными стенами.
Теофилакт со своим людьми выскочил из башни. Его люди, горя местью за своих убитых товарищей, начали жестокую расправу над григорианцами, не успевшими покинуть пределы их крепости. Во двор сквозь ворота, разбитые тараном, протиснулся на коне Альберих, а вслед за ним также конные Теодора и ее слуга Климент, державший впереди себя Мароцию, но целиком прикрывая последнюю своим каплевидным щитом.
— Успешной охоты, мессер Теофилакт! Вам еще не опостылели стены этой крепости? — вскричал Альберих.
— Стены этой крепости навсегда останутся для меня родными, Альберих! Я готов их целовать, как святые иконы!
— Победа еще не наша, мой друг! Эти скоты бегут в город Льва, как мы и рассчитывали, и нам надлежит торопиться! Надеюсь, мой шустрый Максим прибудет вовремя!
— Но что за резон было разделять ваших всадников, Альберих? — кричала Теодора.
— Милая Теодора, пока Город Льва будет принимать всех бегущих и укрывающихся от нас, ворота его будут что? Правильно, открыты!
— Неужели кто-то будет жалеть эту несчастную чернь и давать ей убежище? — хмыкнул Теофилакт.
— Чернь, разумеется, никто жалеть не будет, но у нас теперь есть кое-кто повесомее. Мы захватили в префектуре нескольких ваших друзей-сенаторов, включая самого Григория, и в настоящий момент всю эту веселую компанию мои люди волокут к Леонине, так что никто не закроет ворота, если они не хотят, конечно, чтобы Сенат Рима уменьшился чуть ли не наполовину!
— А вот это удача, Альберих!
— Надеюсь, она нам не изменит сегодня, любезный граф Тусколо! Предлагаю вам немедля отправляться в Рим, дабы арестовать ваших основных недругов, остающихся в городе, раз уж вам клятвой запрещено приносить ущерб папе. Что до меня, то я никакой клятвы ему не давал, и мне не терпится увидеть этого почтенного старца в его покоях!
— Прекрасный план, Альберих! Прекрасная ночь, друзья! — крикнул подоспевший к воротам Сергий, — я умоляю вас, герцог, взять меня с собой!
— О, его преподобие хочет сполна насладиться своим триумфом?! Коня его высокопреподобию, живо! Прошу извинить, носилки Ландона прибудут сюда не ранее утра!
— Какие носилки, мессер Альберих?! Я готов бежать с вашим отрядом хоть пешим, лишь бы собственными глазами лицезреть падение Христофора!
И Альберих с Сергием устремились прочь из башни. К Теофилакту бросилась Мароция, глаза ее радостно блестели, она была в полнейшем восторге от такой безумно интересной ночи. Граф Тусколо расцеловал свою дочь и заключил в свои объятия Теодору:
— Как я рад видеть тебя, моя милая!
Теодора спокойно улыбнулась.
— Я тоже рада, мой господин. Но Альберих прав, мы еще пока ничего не добились. Отправляйся в Рим, а я останусь управлять замком.
На лице Теофилакта отразилось некоторое разочарование. Воодушевленный своей победой, в этот миг он как никогда был готов на восстановление прежних отношений, но эти холодные слова больно кольнули его сердце. Теодора заметила это и поспешила сгладить неприятное впечатление, поцеловав его в щеку и прошептав:
— Спеши! Я буду ждать тебя! — проводила она его, сказав ему в дорогу те же слова, что и несколькими часами ранее охраннику Гандульфу.
Теофилакт с полсотней людей спустя четверть часа направился в старый Рим через мост Элия, чтобы расправиться с теми, кто несколько месяцев назад поднял против него мятеж. Он не сомневался в своей удаче и по дороге только раздумывал, стоит ли ему этих мерзавцев предавать римскому суду или, заботясь о сохранении времени и сил, выступить для них в единой роли судьи и палача.
Ну а тем временем основные события разворачивались у ворот Святого Перегрина, главных ворот Города Льва. Всего два часа назад именно отсюда отошли основные силы сторонников сенатора Григория, которых напутствовал сам папа Христофор. С началом боя ворота, ведущие в Город Льва непосредственно от Замка Ангела, были наглухо закрыты, поэтому в момент атаки Альбериха нападавшие мигом очутились в западне, единственным спасением из которой являлось бегство по правому берегу Тибра. Естественно, что почти все предпочли бежать вниз по реке, обратно, к центральным воротам Леонины, и теперь под стены города Льва с восточной стороны начали прибывать сначала поодиночке, а затем все большими группами испуганные ланциарии городской милиции, требуя открыть ворота и оглашая окрестности воплями о том, что к грекам Теофилакта прибыло на помощь неведомое войско. Людей становилось все больше, но папская охрана не торопилась их впускать, пока, наконец, они не увидели сенаторов Адриана и Бенедикта, руководивших атакой на Замок Святого Ангела, а теперь примчавшихся на конях к городу Льва, видя в нем свой последний рубеж обороны. Ворота Святого Перегрина, по призыву сенаторов, загремели цепями и открылись, впуская в себя отступавших, которые лавиной хлынули в их разверстую пасть.