Ландон вышел из церкви, когда короткий римский декабрьский день уже начал клониться к закату. Солнце по заведенному не нами обычаю садилось за Яникульским холмом, красное, как спелый томат. Носилки в очередной раз покорно приняли Ландона и его юного слугу, после чего начали неторопливо двигаться на юго-запад. Возле развалин Цирка Максимуса носилки немного покружили, очевидно, Ландона живо заинтересовали местные развалины, затем продолжили свой мерный ход и уже в полной темноте, изредка прерываемой факелами на отдельных домах, достигли Остийских ворот.
Декархом охраны Остийских ворот был лангобард Гандульф, сравнительно молодой человек, костистый и косматый. Глядя на него, можно было удивляться, почему до сей поры с ним еще не познакомился Альберих Сполетский, ибо нрава Гандульф был энергичного и веселого, вследствие чего в своих кутежах пару раз едва не угодил в долговую яму. Тем не менее, в промежутках между запоями, случавшимися у него не реже двух раз в году, претензий по службе к нему не возникало даже у взыскательного Теофилакта. Негоциантов Гандульф досматривал с особым тщанием, и это могло быть причиной для разбирательств, если бы не одно «но» — поскольку он охотно и честно делился с главой милиции Первого Авентинского округа, а тот, в свою очередь, тоже, видимо, был человеком честным или, во всяком случае, при дележе осторожным, многочисленные жалобы купцов во все инстанции в итоге оставались без ответа.
Когда Гандульфу доложили о прибытии священника Ландона, он слегка встревожился. Первые мысли его носили опасливый характер. Гандульф предположил, что пресвитеру явно пожаловался кто-нибудь из чрезмерно усердно досмотренных недавно монахов, которые у него в личном рейтинге предпочтений шли сразу же после купцов. Затем, здраво рассудив, что вряд ли пресвитер потащился бы сам к нему в такую темень и по такому пустяковому делу, он уверился, что речь пойдет о какой-нибудь контрабанде, на которую он должен будет за определенную мзду закрыть глаза. От таких рассуждений душа у него немного взыграла, и Гандульф уже с более спокойным сердцем стал прислушиваться к шагам пастора по деревянной лестнице.
Дверь отворилась, и вошел священник со своим юным слугой. Маленький паж тут же забился в угол помещения, где на двух деревянных чурбанах стояло некое подобие стола, и стал с любопытством рассматривать и самого Гандульфа, и его непритязательный рабочий кабинет. Священник же, подойдя к Гандульфу, протянул ему для поцелуя руку.
Схватив его руку своими шершавыми ладонями, не лишенный наблюдательности Гандульф на мгновение остолбенел. Пусть священники в большинстве своем не колят дрова и не таскают камни для стройки, но все-таки он никогда не думал, что рука у них может быть столь тонкой, изящной и нежной. Его изумление, видимо, стало понятно священнику, и тот, негромко усмехнувшись, сбросил с себя капюшон, чем окончательно превратил Гандульфа в подобие соляной статуи.
— Добрый вечер, Гандульф! Вы узнали меня?
Мягкая, кошачья речь убедила Гандульфа, что он не бредит:
— О, как можно, госпожа?! Но ваш визит столь… неожидан! Вы… у вас какое-то дело, раз вы решились затемно проследовать на самую окраину города, где и сильному мужчине в это время бывает не по себе?
— Вы всегда отличались сообразительностью, мой милый Гандульф! Этим я всегда отличала вас от своих слуг! Как вам работается здесь?
— О, я так благодарен вам… то есть вашему мужу, за то, что он дал мне столь высокую должность, что…
— Очень хорошо, что вы помните это, Гандульф! Это дает мне основание надеяться, что я уйду отсюда, добившись желаемого!
— Но чего вы хотите, госпожа?
— Не буду долго томить вас, мой милый Гандульф, тем более, что на церемонии времени нет. Сегодня ночью вы должны открыть Остийские ворота тому, кто сюда пожелает войти.
— Ворота? Ворота! Добрые люди не входят в Рим по ночам!
— Добрые люди входят в любое время, это недобрые не всегда готовы их принимать. Разве церкви святые не открыты настежь в любое время дня и года?
— Признаться, не всегда.
— Это недобрые и суетные церкви, это церкви, где собственный уют и покой ставится выше, чем желание христианина пообщаться со своим Создателем. А ведь такое желание, согласитесь, может возникнуть в любой момент!
— Да… Пожалуй… Кого именно я должен буду пропустить в город? Сколько их будет?
— Поскольку их будет не меньше тысячи, все их имена я запомнить, увы, не смогла.
— Тысячи? Настоящее вторжение! И вы хотите, чтобы именно я открыл ворота Рима?!
— Не кричите так громко, милый Гандульф. Начало разговора мне понравилось значительно больше. Помните, о чем мы говорили в начале? Эта тысяча человек приглашена в гости лично моим мужем. И мной.
— Я не знаю, какие подарки принесут вам ваши гости, но меня за это вздернут на виселице!
— Или же наградят те, кому вы поможете. У любого дела есть риск. У большого дела и риск соответственный.
Гандульф молчал. Теодора перешла к более значимым аргументам. Она протянула ему кожаный увесистый мешочек.
— Не правда ли, чаша весов риска и награды сейчас немного покачнулась в пользу последней?
— Пожалуй, — пробормотал Гандульф, протягивая за мешочком руку, — о, я уже пальцами чувствую, что вы не поскупились. И чаша, чаша действительно заколебалась. Однако…
— Что однако? — голос у Теодоры немного сорвался, но она тут же одарила Гандульфа самой сладкой улыбкой.
— Однако, дернувшись, весы по-прежнему остались в перекошенном состоянии в пользу риска. Вы, верно, будете считать меня неблагодарным, но я прошу вас, Теодора, уходите, уходите немедленно. Я обещаю, что никому ничего не скажу о вашем визите сюда, но не искушайте меня.
На мгновение Гандульф запнулся, глядя куда-то в сторону, как будто охваченный внезапной мыслью. Теодора, следя за ним, переживала дурные секунды: «А что если он сейчас крикнет стражу? Погибну я, погибнет дочь, да все погибнет!»
— Угостите меня вином, милый Гандульф. Я вся продрогла, и если вы меня прогоните прочь, я, чего доброго, замерзну по пути домой.
Гандульф подошел к каким-то ящикам, беспорядочно сваленным возле стены, пошарил, очевидно, выбирая для благородной красивой дамы что-то особенное, и, наконец, вытащив глиняную бутыль, налил вина ей и себе.
— Прекрасное вино, Гандульф. Оказывается, простые римляне тоже могут иметь отличный вкус. Буду вам обязана, если вы привезете мне дюжину таких бутылок и, уж поверьте, я за ценой не постою. Действительно вкусно!
— Почту за честь, моя госпожа, — смущенно промямлил Гандульф.
— Вот что, мой милый друг, я вам скажу. Вы правы, несколько солидов — не равная цена тому риску, который вы понесете, защищая мои интересы. Мой муж отличил вас, назначив начальником стражи этих ворот. Но после грядущих событий ему понадобятся верные люди на более высоких постах. Что скажете, если я вам здесь и сейчас поклянусь Писанием, что не далее как через неделю вы станете главой одного из римских округов? Хотя бы и этого, Авентинского?