Тень ивы - читать онлайн книгу. Автор: Александр Курмузаков cтр.№ 76

Я поняла, что он имел в виду: любить даже того, кого не за что было любить.

В очередной раз подумала, что похороны легче поминок – меньше слов. Все же православный обряд позволяет стоять и слушать. Если можешь стоять.

С другой стороны, соборование, отпевание, слова «о жизни вечной уготованной…» – это такое ужасное вранье. Что, больше меня Богу нужен этот, почивший лучший его раб?

Сейчас мне легче от самых простых человеческих движений. Например, его ребята – так Егор называл тех, с кем работал вместе – передали его иконописные работы мне. Смотрю на эти лики – и ничего не вижу, ни святых, ни грешных, в том числе самого Егора. Что-то сломалось в восприятии, и злюсь на это ужасно. Но на этой неделе приедет Ставродис, коллекционер из Салоников, увезет их все.

Я не вру про восприятие, я даже сейчас не могу ответить точно: ты был? И ты есть?»

Константин Жнец – Екатерине Румянцевой

«Я признаюсь в нескромном: вот уже два года, как я снова пишу. Или мажу. Проще говоря, беру краски, смешиваю их или не смешиваю – и наношу на поверхности, на что попало. Точнее, не на что попало, а на стены, потолки, фасады. Чем-то все это напоминает Новогорье. Только Новогорье одно! А сейчас новодел, новодел, много разного, есть среди них и церкви, и часовни, да и дома и квартиры. Мы с моим кумом – так я называю моего дорогого Семиверстова – ходим по людям, по конторам, ездим, конечно, тоже – если бензин не выходит слишком дорого, и делаем большую живопись. Жаль, что Семиверстов совсем старик, но я, во всяком случае, вижу на этих стенах и фасадах одну большую бесконечную картину, на которой я изображаю один бесконечный мир. Ни разу нам не сказал никто – что это плохо, хотя люди видят в этом нашу способность им угодить. Уверен, что ты увидишь эти картины тоже, когда сможешь приехать сюда».

Екатерина Румянцева – Константину Жнецу

«Больше всего меня раздражает здесь – я имею в виду Салоники – показная набожность местных. Ставродис, конечно, человек иного склада, он «Илиаду», например, читал, но читал на books.com. Но тоже нет-нет да перекрестится на купол церкви. Но в остальном, Костя, он человек понимающий, деликатный, поэтому когда ты приедешь сюда, он будет воспринимать тебя как родного, мы обсуждали это много раз. И я верю ему, потому что так же он обещал мне любить и Роксану, когда приехал за мной в Россию. И он это говорил искренне, я вижу – он занимается ею целый день, сразу, как только забирает из гимназии. У нее выпускной класс, она поступает в колледж, Никис возит ее по репетиторам. Он занят ею куда больше, чем я. Я не хотела сидеть дома – иначе зачем было уезжать из России? Сижу целыми днями среди картин, икон наших художников – у него большая лавка, катастима, как здесь называют, живописи. Дела идут не очень, зато много людей приходит как в музей, многие говорят по-русски. И просят рассказать про то, что на картине. А поскольку тут все на тему бога – другого здесь не продать – рассказываю, поминая бога хоть в чем-то добрым словом».

Константин Жнец – Екатерине Румянцевой

«Извини, что долго не писал. Сложно становится писать, т.к., во-первых, вижу плохо, ну ты этого еще не знаешь, т.к. молодая. Во-вторых, живу сейчас в общежитии, т.к. его и ремонтирую, так удобнее. Вообще, покраска больших объектов куда привлекательнее. Ходить меньше, тем более помощника нет, как ни горюй, Семиверстова не вернешь. С домом, конечно, удобнее, особенно пока кум был жив. Но денег дом требует… и забрали за долги. Если приезжать сюда, то лучше летом. Здесь красота, простор. Река с красивой излучиной, бор сосновый на горе, заливные луга, есть что посмотреть! Я вот все думаю: это ведь у меня все давно было и никуда не делось – и лес, и поле, и река».

Ни одно из этих писем не было отправлено адресату.

Вылет из провинциального аэропорта всегда ощущается как бегство. Это, возможно, скрадывает предполетные страхи, потому что соединение по небу обещает открытые границы всех стран и даже миров. Особенно если это летний вечер, полный волшебных запахов раскаленного за день ближнего осеннего леса, за который неспешно опускается правильно очерченный диск солнца, великодушно позволяющий именно на закате себя рассмотреть.

Миша, сидящий на лавке аэропорта, думал об этом и признавал, что все-таки не эта картина вызывала его благодушие, а то, что рядом, идиллически положив голову на его плечо, сидела Роксана со спящим ребенком на руках.

Спящий ребенок, лицо которого край капюшона легкой куртки закрывал почти по самые глаза, не позволял им разговаривать, и они молчали. И хотя прямо возле их скамейки бегали и кричали в голос целые стаи разновозрастных детей, отправлявшихся на отдых в Испанию на том же, что и Роксана с Вовой, самолете, Пиднелю казалось, что именно его голос может разрушить покой, соединявший их сейчас.

Он мог спросить: ну что, теперь ты довольна, Роксана?

Но получалось, что он просит какой-то оценки своих забот о ней и о ребенке, которого она давно считает своим. Нужно ли ему что-то большее, чем то, что он чувствует сейчас, понимая, что да, она довольна. Может быть, счастлива.

Ведь все сложилось так, как она хотела, а значит, так, как он мечтал. Роксана вступила в права наследства, они с Мишей усыновили Владимира Долбопрудного, она нашла клинику в Барселоне, где ей гарантировали, что ее Вова, теперь Владимир Михайлович Пиднель, после всего двух последовательных операций получит полноценное лицо и все, что человек может и должен им делать. И хотя пережить этот год после смерти отца без последствий не получилось, в последний месяц Роксана будто успокоилась. Не вспоминали вслух о вызовах следствия, которое подозревало ее и в соучастии в делах Ивхава, и, в то же время, в причастности к его убийству, унижения в суде, в котором она обвинялась за клевету, «соединенную с обвинением лица в совершении тяжкого преступления».

Миша тоже тихо радовался, боясь признаться себе в этом, как он всю свою жизнь боялся прислушиваться к себе, чтобы не разбудить бурю вокруг. Все эти сложные месяцы рядом с Роксаной дали ему молчаливое согласие Роксаны на его присутствие рядом. На возможность пригождаться по мелочам и спасать по-крупному, например, когда ему пришлось давать показания в суде. Он утверждал, что был свидетелем сцены, когда Жнец силой овладел его женой, но он не вмешался в происходящее потому, что ему нравилось наблюдать со стороны, как это происходит.

Он сообщил также, что именно этот эпизод стал причиной их семейного разлада. До суда ему было стыдно признаться, что он получал удовольствие от зрелища, когда его жену насилуют.

Не сговариваясь с ним, Роксана поддержала эту тему, сообщив суду, что акт насилия был совершен, но она неожиданно для себя получила сексуальное удовлетворение, и эпизод с бывшим насильником превратился в болезненно извращенную связь. Адвокат Леонид Рифеншталь, одно имя которого звучало как приказ, развил тему, построив защиту обвиняемой на обстоятельствах, вынуждающих обвиняемую к клевете: