Никитин смотрел на своего пса с таким теплом во взгляде, что мне даже стало немного завидно. Я отвлеклась, переключаясь на рассматривание заброшенного скворечника на стволе дерева. Макс тоже замолчал, думая о чём-то своём.
Мы шли медленно, но ухоженная часть парка постепенно оставалась позади. Утоптанная дорожка медленно превращалась в лесную тропинку, без аккуратных бортиков и ряда стволов по обеим сторонам. Теперь деревья росли хаотично, лишь в им самим ведомом порядке.
Но даже здесь, в лесной части, чувствовалась заботливая рука человека – никаких следов мусора, там и тут вдоль тропинки встречались урны, а рядом с ними иногда и скамейки. Точнее простые деревянные лавочки – два полена и доска над ними.
– Присядем? – мажор указал на одну из них, и я поняла, что вот оно, начинается.
Опустилась на самый краешек, словно подсознательно хотела быть готовой убежать отсюда в любой момент. Хотя и понимала, что Никитин заслуживал право на объяснение. Если ему нужно поговорить, я его выслушаю. Да и мне самой, наверное, нужно было расставить точки над i, ведь в своих чувствах к Максу я так и не разобралась.
– Обещай, что не убежишь, пока не выслушаешь меня, – попросил он, и я кивнула головой, соглашаясь. А собственно, почему бы и не выслушать? Что я теряю, в конце концов?
Друг занимался своими делами, но постоянно возвращался к нам, чтобы убедиться, что Макс никуда не исчез.
– Я много думал над твоими словами и понял, что ты была права – у тебя нет причин доверять мне. И даже если я скажу, что за последние недели я многое понял и изменился, ты вряд ли мне поверишь… Ведь так?
Я пожала плечами. Доверие странная штука, я бы даже сказала – эфемерная. Кто знает, когда оно возникает и когда заканчивается.
– Я хочу попросить тебя, чтобы ты дала мне шанс… Шанс доказать, что теперь всё будет по-другому… Если ты согласишься быть со мной…
– Макс… – начала было я, но он перебил.
– Нет, не отвечай сейчас, подумай. Я не буду тебя торопить.
Ну и что я могла на это ответить? Ведь это «не буду тебя торопить» давало весьма размытые понятия о сроках. Если я не буду готова дать ему второй шанс, я это пойму. И тогда скажу ему прямо. А сейчас я решила согласиться и позволить мажору продемонстрировать мне, как сильно он изменился. И как сильно он хочет получить этот второй шанс.
46
Поведение Макса кардинально изменилось и стало похоже не то на навязчивое ухаживание, не на активное завоевание единственной женщины. Меня.
С одной стороны, это не могло не льстить, а с другой – ужасно раздражало, потому что личного пространства на работу у меня практически не осталось.
Каждое утро на рабочем месте меня ожидал букет цветов. А поскольку мажор не всегда приходил раньше меня, я начала подозревать, что ему помогает Ленка. Постепенно к поддержке Никитина перешёл весь наш коллектив.
Свои ухаживания мажор не старался прятать, напротив, всячески подчёркивал своё внимание ко мне. Подавал мне руку, когда я выходила из машины или спускалась по лестнице, придерживал для меня дверь. Обедал он теперь только за моим столиком, и остальные вообще перестали к нам подходить. «Чтобы не помешать», как однажды объяснил мне Галухин, смущаясь и отводя глаза.
В общем, это была тщательно спланированная осада замка, и все мои прежние союзники перешли на вражескую сторону.
А я с каждым днём всё больше накалялась. Мне казалось, что Макс издевается, нарочно действует мне на нервы.
Хотелось только одного, чтобы он прекратил поливать меня этой сладкой патокой, и мы вернулись бы к прежним отношениям, противостоянию, подкалыванию друг друга.
К счастью, на работе это никак не сказывалось. Напротив, дела фабрики шли в гору. Наши сырки пользовались популярностью. Мы заключили договоры поставки уже с несколькими магазинами. И ожидалось, что через неделю, на выставке мы сумеем выйти на другой, более высокий уровень распространения нашей продукции.
Фабрику охватило радостное предвкушение. Всем хотелось, чтобы мы одержали победу, и чтоб Никитин наконец меня добился. Но, если в победе сырков народ был уверен, то я вызывала опасение и… даже некоторое осуждение.
Я и сама была не рада, что случайно подслушала разговор коллег. Но мажор каким-то образом сумел переманить симпатии на свою сторону. И я осталась в меньшинстве. Даже, можно сказать, в одиночестве…
Время летело незаметно. Выставка должна была начаться через два дня. Мы были готовы по большей части. Но всегда оставалось множество мелочей, о которых так же нужно было подумать и предусмотреть. Фабрика гудела. Каждый занимался своим делом, стараясь, выполнять свою работу ещё лучше и качественнее, чем обычно.
К обеду я набегалась, голова и ежедневник уже опухли от обилия информации и того, о чём нельзя было забыть.
Я составляла очередной список, ковыряя вилкой салат. Внезапно в столовой стало тихо. Мне даже не хотелось поднимать голову, потому что я уже знала, кого увижу. Ну разумеется, нашего босса, великого и якобы влюблённого. А вокруг стола, на расстоянии нескольких шагов, чтобы не помешать нам, собрались зрители. Сочувствующие и переживающие. За Макса. Не за меня.
Никитин положил передо мной широкую и довольно плоскую коробку, завёрнутую в одноцветную упаковочную бумагу, такой оборачивали заказы. А поверх бумаги она была перевязана ярко-красной лентой.
– Что это? – я подняла глаза на мажора, не притрагиваясь к коробке.
– Открой, – его глаза сияли предвкушением.
Я обвела взглядом зрителей и заметила, что практически все смотрели на меня точно так же. Они что, сговорились за моей спиной?
– Открой, пожалуйста, – повторил Никитин, и я взялась за коробку. Если бы мы не работали на шоколадной фабрике, я б могла подумать, что внутри конфеты. Но ведь это было бы слишком банально – дарить мне нашу продукцию, которую я и так знала, как свои пять пальцев.
В полной тишине развязала ленту и развернула обёрточную бумагу.
На столе передо мной всё-таки лежала коробка конфет. Но я была с ней не знакома.
Я могла бы с уверенностью утверждать, что это не наша продукция, но вверху красовалась эмблема фабрики – «Никитинъ». Хотя твёрдый знак был написан несколько иначе, не как обычно, и при определённом наклоне коробки его можно было прочитать как букву «А».
Но в ступор меня ввело само название конфет – размашистыми объёмными буквами на крышке было написано «Виктория» на фоне тёмного женского силуэта. Моего силуэта, если присмотреться.
Чёрт.
«Виктория Никитина»? Это намёк? Или я брежу?
– Открой, – повторил Макс в третий раз.
Я, как зачарованная, подняла крышку. В специальных углублениях лежали шоколадные конфеты. Они были классической формы – «пирамидками» с усечёнными и закруглёнными вершинками. На каждой были высечены буквы «В» или «Н», а на центральной конфете – «ВН». Она располагалась обособленно и делила всю коробку на две части. Очень оригинальное решение. Наверное, так они разделили начинки.