68. Убивали ее все скопом
Против Второй республики, то есть против демократии, наконец-то узаконенной в Испании в 1931 году, практически с самого ее рождения строили козни как правые, так и левые. Как в трагическом подобии игре в двадцать одно – и мы за это еще заплатим, и очень дорого, – кого-то республика выводила из себя перебором, а другим очков не хватало. Вначале все было всерьез, и к реорганизации вооруженных сил и ограничению полномочий католической церкви добавились важные шаги в области заработной платы трудящихся, более справедливого решения земельного вопроса, светского образования и защиты труда. Никогда еще в Испании не было столь очевидного движения в сторону реальной демократии и социальных завоеваний. Однако тяжкий груз многих веков отсталости, упорство извечных темных сил, а также нерешенные вопросы индустриализации вкупе с быстрой урбанизацией и классовой борьбой, сотрясавшей всю Европу, непременно должны были испортить нам весь праздник. После первого краткого периода всеобщей республиканской эйфории и теплой атмосферы солидарности повсюду начали прорастать политическая радикализация, спешка, соперничество и нетерпимость. Под давлением реальной жизни и стремления к быстрым социальным реформам первоначальный умеренный и консервативный тренд был отправлен к черту. Самым естественным путем для укрепления той Республики мог бы стать, по-видимому, путь социализма; но, как и обычно, внутренний раскол способствовал тому, что платье это затрещало по всем швам: в среде социалистов были умеренные, центристы и радикалы – последователи Ларго Кабальеро. Более или менее разумное левое крыло, возглавляемое президентом Мануэлем Асаньей, должно было опереться на людей Ларго Кабальеро, который, в свою очередь, вынужденно соперничал в радикализме с коммунистами и анархистами. Словно участвуя в забеге на скорость прямиком к пропасти. В газетах же совершалась возгонка тона партийной и безответственной риторики. Прочерчивались разграничительные линии, далеко не всегда соотносимые с реальностью, между предпринимателями и рабочими, между угнетателями и угнетенными, между богатыми горожанами и беднейшим крестьянством. Все меньше говорилось о том, что противника следует переубедить, и все больше – о том, что его нужно уничтожить. Вся исконная злоба и подлость, все приспособленчество, вся бездонная ненависть, чей груз наполовину неграмотный и не знакомый с культурой демократии народ нес на себе с незапамятных времен, заново обнажились и засверкали острием политического клинка того класса, который мало что сдерживало. Ну и конечно же, баскские и каталонские националисты, готовые использовать каждый удобный случай, подливали масла в огонь. Так что буржуазия, капиталисты, разного рода собственники и другие благополучные люди, не забывая также о недавнем призраке русской революции, перетрусили не по-детски. Католическая церковь и значительная часть командного состава и офицерства вооруженных сил с каждым днем все больше и больше беспокоились не только по поводу радикальных реформ, но и из-за популистских эксцессов и общественных беспорядков, пресекать которые республиканские власти совсем не спешили. Да и левые экстремисты ни в коей мере не способствовали умиротворению. Коммунисты, пока что немногочисленные, но связанные железной дисциплиной и контролируемые напрямую из Советской России, уже в 1932 году критиковали «буржуазно-крестьянское правительство Асаньи и социалистов, передовой отряд контрреволюции». А социалистическая партия, со своей стороны, в 1933 году заявила устами Ларго Кабальеро, что она готова к тому, чтобы над Испанией развевался «не трехцветный флаг буржуазной республики, а красное революционное знамя». Вишенку же на этот торт водрузили анархисты, обладавшие большинством мандатов в Каталонии, Арагоне и Леванте. Именно они, чей профсоюз НКТ
[63] (1 527 000 членов в 1936 году) превышал по численности своего соперника ВСТ
[64] (1 444 474), не в малой степени поспособствуют краху Республики, как при ее жизни, так и в ходе гражданской войны, к которой все было уже готово. Потому что, в отличие от коммунистов и социалистов (которые худо ли, бедно ли, но старались соблюдать видимость республиканской демократии и слишком уж сильно никого не пугать), анархистский скептицизм по отношению к умеренности в политике с легкостью толкал эту публику к революционным эксцессам, сопровождавшимся насилием, разбоями, расстрелами и поджогами. И вот так, руками тех и других, то есть правых заговорщиков и левых торопыг, при политической безответственности и с дезориентированным и манипулируемым кем ни попадя народом, с парламентом, превратившимся в цирк шапито демагогии и неверия, стали возникать серьезные проблемы: восстание генерала Санхурхо, бойня в Касас-Вьехас, революция в Астурии и самопровозглашение Каталонским государством своей независимости от Республики. Обо всем этом мы будем подробно говорить в следующей главе этой захватывающей и трагической истории.
69. А умерла она одна
Из всех ошибок, допущенных Второй республикой, самой тяжкой была конфронтация с католической церковью. Вместо того чтобы, запасшись терпением, заняться интеллигентным демонтажом той огромной власти, которой по-прежнему обладала в Испании церковь, с опорой в первую очередь на светское школьное образование, республиканские власти сразу взяли быка за рога – спешно и грубо, не обращая никакого внимания на религиозные чувства значительной части испанского общества – от людей, облеченных властью, до самых простых. Отмена процессий на Святой неделе в целом ряде городов и селений, введение налогов на похороны по католическому обряду и запрет на призыв к мессе звоном колоколов, помимо других дурацких шагов, здорово разозлили практикующую паству. К недовольству кардиналов, архиепископов и епископов, будущих заговорщиков, присоединялись аналогичные чувства большей части армейского командования, на чьи мозоли Республика наступала с завидной регулярностью. Вследствие чего очень быстро начала обретать контуры та опаснейшая алтарно-казарменная ось, которая вскоре будет иметь самые пагубные последствия. Первое из них воплотилось в генерале Санхурхо: это был такой звероподобный вояка, опиравшийся на поддержку закоренелых монархистов, церкви и правых военных, который летом 1932 года предпринял попытку чего-то похожего на государственный переворот. Удачей это начинание не увенчалось, столкнувшись с всеобщей забастовкой, которую с большой решительностью и твердостью организовали социалисты, анархисты и коммунисты. Эта народная поддержка витаминизировала и придала новый импульс рискованным и столь необходимым инициативам республиканского правительства, включавшим в себя аграрную реформу – а она вызвала дикое сопротивление сельских касиков – и введение автономного статуса для Каталонии. Проблема же заключалась в том, что и в деревне, и на фабриках был большой голод, большая нужда, массовая неграмотность и сильная спешка, и процесс стал выходить из-под контроля, особенно там, где анархисты осознали, что настал момент, когда все старые порядки окончательно и со страшной скоростью полетели к черту. К ужасу одной части правых и удовлетворению другой, экстремистской, только и ждавшей подходящего случая, по стране прокатились стачки и вооруженные восстания со стрельбой и жертвами – Барселона, Севилья, Сарагоса, Пасайя, Альто-Льобрегат, – вдохновленные самым жестким крылом НКТ, союза анархистов, который, в свою очередь, находился в контрах с ВСТ, синдикатом социалистов, и оба профсоюза в ходе все более и более ожесточенного внутреннего противостояния в стане левых оспаривали друг у друга лидерство в пролетарской среде. Основная идея заключалась в том, что ликвидировать классовые привилегии и добиться эмансипации рабочих и крестьян можно только силой. Так что анархическое движение, чем дальше, тем заметнее, становилось все более радикальным и насильственным, не верящим ни в какое примирение и отвергающим всякую дисциплину. В 1933-м, в разгар организованной НКТ революционной стачки, в селении Касас-Вьехас провинции Кадис (где четверо из каждых пяти работников остались без работы и жили в абсолютной нищете) доведенные до отчаяния местные жители решили вмешаться в ситуацию, взяв в руки охотничьи ружья и напав на казарму жандармерии. Репрессивные меры, предпринятые республиканским правительством, не заставили себя ждать, отличившись при этом зверской жестокостью, поскольку привели к гибели двадцати четырех человек – среди которых оказались старик, две женщины и ребенок, – убитых руками бойцов штурмового отряда полиции и жандармов. К тому времени правые силы уже успели политически сорганизоваться в так называемую Испанскую конфедерацию независимых правых, СЭДА
[65], во главе с Хосе Марией Хиль-Роблесом, которая стала центром консолидации для католиков, монархистов, карлистов, правых республиканцев и других консервативных элементов, то есть так называемых приверженцев порядка, а также формировался единый антимарксистский и антиреволюционный фронт с довольно широкой электоральной поддержкой. Ну и поскольку два сапога пара, а у нас в Испании и третий нелишний, то для пущей красоты политического пейзажа во весь рост встал еще и каталонский вопрос. Так что именно в тот момент, когда на очередном политическом вираже республиканское правительство вознамерилось внедрить дисциплину во все возрастающий общенациональный бардак, заявив: «господи-ты-боже-мой, послушайте, но ведь должен же быть кто-нибудь, кто будет распоряжаться, а все остальные пусть подчиняются». И многие рабочие лидеры оказались арестованы и рассажены по тюрьмам, поскольку совсем берега потеряли, а прежняя симпатия кортесов к автономным поползновениям некоторых регионов как-то подугасла, президент Женералитета (правительства Каталонии) Льюис Компаньс решил, что они и сами с усами, и от своего имени провозгласил «Каталонское государство в составе федеративной Испанской республики», существовавшее пока что исключительно в его мечтах и намерениях. Тогда неповиновение удалось задавить, причем малой кровью, но эта история доведет Компаньса до расстрела – уже после Гражданской войны, когда он окажется в руках франкистов. Однако небезынтересно также напомнить о том, что в 60-е годы сказал по этому поводу один ветеран-коммунист: «Если бы в той войне победили мы, то Компаньс все равно был бы расстрелян – нами, потому что он предал Республику».