История Испании - читать онлайн книгу. Автор: Артуро Перес-Реверте cтр.№ 37

Вторая республика, на которую при ее рождении возлагалось столько народных чаяний и надежд, оказалась в смертельной ловушке, выбраться откуда не смогла бы даже чудом. Слишком много несправедливости без воздаяния, с избытком спешки, сверх меры разбалансированности различных территорий, через край радикализации в идеологии, перебор с политиками, что ловят рыбку в мутной воде, до черта желаний свести счеты и несть числа сукиных детей со стволами. Бермудский треугольник сложился: республиканско-демократическое реформаторство – самая слабая сторона, а еще всемирная социальная революция и фашистско-авторитарная реакция на нее; последние две – вооруженные до зубов и полные решимости, о чем заявляли открытым текстом и без экивоков, заменить выборы оружием. От газетных заголовков того времени и закавыченных цитат из речей политиков волосы встают дыбом. При таком раскладе сама по себе парламентская и демократическая республика практически никого уже не интересовала. Даже Хиль-Роблес, лидер правокатолического движения СЭДА, высказался в соответствующем духе: «Демократия является для нас не целью, а средством для того, чтобы в конце концов подчинить себе новое государство». И этот дискурс практически совпадал с дискурсами социалистов и анархистов («Компромисс? Нет, классовая война!» – гласил заголовок газеты «Социалист»). И только коммунисты, как всегда более хладнокровные и профессиональные – но в то время, ко всему прочему, еще и немногочисленные, – вели себя крайне сдержанно, стараясь не пугать публику и дисциплинированно выжидая удобного для себя случая в полном соответствии с распоряжениями, полученными ими из Москвы. Так что разумные, примиряющие крайности голоса звучали все тише и тише – по причине бессилия или под воздействием страха, заглушаемые криками, оскорблениями, наглостью и угрозами. Те, кто сегодня говорит о Второй республике как о социальном рае, загубленном вследствие некоего каприза парой-другой священников и генералов, не имеют ни малейшего понятия о том, что тогда творилось, и никогда в жизни не открывали ни одного серьезного исторического труда – максимум держали в руках сочинения Анхеля Виньяса и этого клоуна Пио Моа, каждый из которых – просто что-то. Все это больше всего походило на пороховой погреб с подведенным к нему бикфордовым шнуром – трагедия была запрограммирована. И если первая попытка государственного переворота пришла справа (это был закончившийся неудачей мятеж генерала Санхурхо), то вторая, более серьезная и кровавая, – подоспела слева, и это так называемая Революция в Астурии, или Астурийская коммуна. В октябре 1934 года, как раз в то время, когда в Каталонии президент Компаньс провозгласил Каталонское государство, решение, которое ловко и очень осторожно было нейтрализовано генералом Батетом (через несколько лет он был расстрелян франкистами, не простившими ему этой осторожности), ИСРП ^[66] и ВСТ объявили всеобщую забастовку в знак протеста против тогдашнего правительства – центристско-право-республиканского с нотками популизма. Она была задушена введением военного положения и применением вооруженных сил под командованием жесткого и славного генерала (военная слава им была заработана в роли командира Терции на полях сражений в Марокко) Франсиско Франко Баамонде, галисийца по происхождению, чтобы быть совсем точным. С проблемой по-быстрому разобрались повсюду, кроме как в Астурии, где народная милиция шахтеров-социалистов при поддержке анархистов и коммунистов восстала против законной республиканской власти, послав ее куда подальше, смела жандармерию, заняла области Хихон, Авилес и центр Овьедо, а еще между делом, на досуге, пустила в расход священников в количестве тридцати четырех человек и сожгла пятьдесят восемь церквей, в том числе и великолепную Семинарскую библиотеку. Республиканское правительство послало туда – наверх, на север – пятнадцать тысяч солдат регулярной армии и три тысячи жандармов, в числе которых были и штурмовые отряды Легиона, обстрелянные в Африке, и силы Регулярес ^[67] с их офицерами-европейцами и рядовым составом, укомплектованным маврами. Все это явилось генеральной репетицией – в присутствии публики, с оркестром и в костюмах – Гражданской войны, заказ на которую с доставкой Telepizza уже приняла, и он уже был в пути. Драматичный пролог, при котором революционеры оказывали яростное сопротивление, а правительственные силы безжалостно их атаковали, и дело дошло до рукопашного боя в Овьедо, разрушенного в хлам. Через полторы недели, когда все было кончено и потери подсчитаны, оказалось, что погибло три сотни людей со стороны правительства и более тысячи повстанцев, а последовавшие зверские репрессии повлекли за собой тюремное заключение для тридцати тысяч задержанных. Все это создало для правого крыла республиканцев великолепный предлог, чтобы развернуть преследование своих противников, включая арест и тюрьму для экс-президента Мануэля Асаньи – популярной фигуры из числа левых интеллектуалов, – который ничего общего со вспыхнувшей астурийской свечкой не имел. Практическая сторона дела заключалась в том, что после Астурии левые убедились в необходимости отодвинуть в сторонку братоубийственные дрязги и ненависть и выйти на новые выборы единым фронтом. Это стоило целого года кропотливой работы, но в конце концов было найдено разумное решение в виде так называемого Народного фронта. И вот здесь мы попрощаемся с 1935 годом и радостно, с танцами, свистульками и серпантином встретим Новый год. Счастливого 1936-го!

Вопреки широко распространенному мнению, возникшая в 1936 году Фаланга ^[68] была крайне немногочисленной. Истинных фалангистов, из тех, кого называли «старыми рубашками», было раз-два и обчелся. Позже, когда случился правый мятеж, потом война, а особенно – уже после войны, да еще с учетом того, что франкизм прибрал это движение к своим рукам, вот тогда все это поднялось пышной шапкой пены. Но в самом начале, о котором я сейчас и веду речь, фалангисты едва ли обладали политическим весом. Они были маргиналами. Идеология их носила откровенно фашистский характер с ориентацией на тоталитарное государство, в котором не будет никаких там парламентов и прочих глупостей. Но, в отличие от нацистов, этой банды гангстеров, возглавляемой психопатом, за которым радостно побежал народ, обожавший строчить доносы на соседа и печатать строевой шаг, а также в отличие от итальянских фашистов, чей шеф – страдающий манией величия паяц с павлиньими перьями, которого Курцио Малапарте – одно время также входивший в их компанию – совершенно точно определил как «великого идиота», Фаланга была основана Хосе Антонио Примо де Риверой, сыном диктатора дона Мигеля. И вот здесь есть свои нюансы, потому как Хосе Антонио был юристом, получил хорошее образование, ездил по миру, говорил на английском и французском языках, а кроме того, парень был настоящим красавцем – с тем очарованием, которое в глазах юных, и даже не столь юных последовательниц правого движения придавало ему меланхолические черты романтического героя; а в глазах юношей из буржуазии и высших слоев общества, откуда и происходило большинство первых фалангистов, эта внешность придавала ему свойский отпечаток представителя их класса и братства, вызывавших в них энтузиазм и желание за ним последовать. И все это – в той Испании, где обычно политики отличались ровно такой же безответственностью, соглашательством и бесчестием, как и наши нынешние, с тем единственным отличием, что тогда страна была более голодной и некультурной, чем сейчас, а люди ко всему прочему еще и носили с собой оружие. И хотя всяких людей хватало и среди правых, и среди левых или среди представителей высшего со средним классов и бедняков, для прояснения ситуации мы можем отметить, что, несмотря на все усилия, Фаланге так никогда и не удалось закрепиться среди простого народа, где ее считали забавой для барчуков; и что в том 1936-м, который столько за собой потянет, самым взрывоопасным в среде испанской молодежи было не то, что она оказалась разделенной на фалангистов, карлистов, католиков и вообще правых, с одной стороны, и социалистов, анархистов и коммунистов – этих все еще было крайне мало – с другой, а что эти молодые люди, крайне политизированные, в том числе однокашники или ребята из одних и тех же дружеских компаний, вдруг, на ровном месте, бросались друг друга убивать – на улице, в ходе каких-то акций, репрессий и ответных мер, еще больше вздымавших мощь этой волны. Даже студенты вступали друг с другом в конфронтацию: одни – как фалангисты, другие – как члены Союза учащихся высшей и средней школы (ФУЭ) ^[69] марксистской направленности. Особенно отличались фалангисты: непреклонные и активные, они были настроены разрушить существовавшую на тот момент политическую систему, дабы расчистить дорогу фашистскому государству. Они были агрессивны и отважны, но теми же качествами отличались и молодые люди из противоположного лагеря, следствием чего становилась непрекращающаяся череда провокаций, перестрелок, похорон, вызовов на поединок и сведения счетов. В моргах проходили бдения, и там, возле гробов мертвых товарищей, встречались молодые рабочие-социалисты и молодые фалангисты. Иногда, в минуты этих трагических перемирий, они подходили друг к другу – угоститься табачком и посмотреть глаза в глаза, прежде чем выйти на улицу и снова начать биться. Правые и левые не скрываясь дрались друг с другом, и лишь немногие простаки произносили слово «компромисс». Отморозков и убийц по-прежнему было не много, но вот шума от них – через край. И шум этот на полную катушку использовался теми подонками, что превращали кортесы в задний двор для стычек, мошенничества и угроз. Уличные столкновения приобретали угрожающие масштабы, а сменявшие друг друга правительства теряли контроль и не могли обеспечить общественный порядок вследствие пустой демагогии, нерешительности, трусости или политической ангажированности. Так называемые приверженцы порядка были уже сыты по горло, а левые держались за то, что только революция способна уничтожить эту буржуазную республику, которую они считали такой же репрессивной, как и монархия (из газетных заголовков). Одни в поисках решения обращали свои взоры к Германии и Италии, а другие – к Советскому Союзу, в то время как голоса самых разумных, для которых образцами служили демократии Великобритании или Франции, тонули в шуме и ярости. Единственный вопрос, который стоял перед всеми, был таким: следующий государственный переворот – удар кинжалом в тело Республики – нанесут правые или левые? Все это превратилось в бег наперегонки навстречу пропасти. А когда раздается гудок паровоза с пунктом назначения в виде пропасти, мы, испанцы, никогда не упускаем случая запрыгнуть в вагон этого поезда.