История Испании - читать онлайн книгу. Автор: Артуро Перес-Реверте cтр.№ 38

Ну и вот, как и следовало ожидать, трагедия вышла на сцену, и место голосов заняло оружие. Одна газета в Картахене вывела на свою первую полосу заголовок, отлично резюмирующий атмосферу: «Сколько вранья и сколько дерьма». Верно найденный тон текущего состояния дел. Накануне выборов начала 1936 года, на которые левые, против своего обыкновения, вышли объединенными в рамках так называемого Народного фронта, лидер правых, Хиль-Роблес, заявил: «Единое общество и единая родина. А того, кто захочет поставить это под сомнение, нужно раздавить». Со своей стороны, Ларго Кабальеро, лидер радикального социалистического крыла, высказался еще более эксплицитно и безответственно: «Если победят правые, нам придется вступить в открытую гражданскую войну». Почти десять из тринадцати с небольшим миллионов, имеющих право голоса (короче, 72 %), пришли к урнам: 4,7 миллиона проголосовали за левых и 4,4 миллион – за правых. Небольшая разница, всего-то триста тысяч чертовых голосов. Не много, хотя количество депутатских мандатов в соответствии с электоральным законодательством оказалось в два раза большим для кандидатов Народного фронта. И это обстоятельство выплеснуло на улицу радостные толпы их сторонников. Победили левые. Так что теми, кто с неменьшим энтузиазмом решил развязать гражданскую войну, стали другие. И пока Мануэль Асанья принимал поручение сформировать правительство, собираясь реанимировать все социальные и политические реформы, в последнее время обращенные вспять или замороженные, правые ушли в подполье. Крупные банкиры, как, например, Хуан Марч, кто к тому времени уже успел надежно упрятать свои капиталы за границей, выступили, как и положено, с предложением финансировать государственный переворот, а некоторые именитые генералы начали переговоры с правительствами Германии и Италии, чтобы прозондировать почву: как те отнесутся к опрокидыванию Республики. По всей Испании лояльные и недовольные военные посматривали друг на друга косо, а упомянутые военачальники и подчиненные им офицеры начали за чашечкой кофе плести заговоры, с каждым днем все громче, даже не скрываясь. Однако правительство не решалось проявлять строгость, опасаясь еще больше раздразнить гусей. Кроме того, как и следовало ожидать, на следующий же день после победы на выборах от единства левых не осталось и следа. Демагогия перемежалась безответственностью и шапкозакидательством. При почти девятистах тысячах безработных и голодающих рабочих и крестьян, при экономике, лежащей в руинах, с попрятавшимися капиталами, пребывающей в тревоге средней и мелкой буржуазией, самые дальновидные представители которой – кто мог себе это позволить – забились в щель в ожидании грядущих событий, при взбаламученной улице и сведении взаимных счетов выстрелами на каждом углу – ситуация ухудшалась чрезвычайно быстро. От всего этого сильно несло порохом и кровью. Политик Кальво-Сотело, сменивший Хиль-Роблеса в роли главы правых сил, выразился в кортесах следующим образом: «Когда наступают красные орды, остановить их можно единственным способом – силой государства и сообщением ему военных добродетелей: повиновения, дисциплины и иерархии. Поэтому я взываю к армии». Любой случайный или специально подысканный предлог был хорош. Не хватало только вызывающей детонацию искры, и она вспыхнула 12 июля. В этот день убийцы из числа фалангистов – их лидер, Хосе Антонио, сидел в это время в тюрьме, однако его боевые отряды действовали – прикончили лейтенанта Кастильо, известного социалиста и офицера штурмового отряда полиции. Чтобы не остаться в долгу, подчиненные и боевые товарищи погибшего похитили и убили Кальво-Сотело, а вот Хиль-Роблес им не достался и этой участи избежал. Фотография истерзанного Кальво-Сотело – кусок мяса на столе в морге – потрясла всю Испанию. «Это нападение – объявление войны» – с таким заголовком вышла газета «Социалист». И так оно и было, хотя если бы не случилось то, что случилось, то сгодилось бы и что-нибудь иное («Когда тебе что выпадет – так не увернешься; а когда прилетает не тебе – так и не поймаешь», – как говорят в Мексике). Жребий в те летние дни был уже брошен. Военные учения в Марокко послужили отладке механизма переворота, координацией которого из Памплоны, при поддержке важных деятелей карлистского движения, занимался генерал Эмилио Мола Видаль в сотрудничестве с другими вояками, среди которых – и неисправимый заговорщик генерал Санхурхо, и генерал Франко, чрезвычайно высоко чтимый армейскими подразделениями из Африки. В канун восстания, намеченного на 17 июля, Мола – человек умный, несгибаемый и хладнокровный, весь в родную маму, – составил списки с фамилиями военных, политиков и профсоюзных деятелей, которых следовало арестовать и расстрелять. Планировался молниеносный переворот, который свернет шею Республике и установит военную диктатуру. «Действовать следует с применением максимальной силы в целях скорейшего сокращения численности противника», – писал он своим соратникам-заговорщикам. И никто не ожидал, что этому точечному действию с максимальной степенью насилия предстоит превратиться в жесточайшую войну длительностью в три года.

С 17 на 18 июля начатое в Мелилье военное восстание распространилось на все остальные испанские форпосты в Африке, а также на Полуостров – при поддержке гражданских лиц из числа карлистов и фалангистов. Из пятидесяти трех имеющихся армейских гарнизонов к этому хору присоединились сорок четыре. Среди тех, кто носил форму, одни ринулись вперед с большим энтузиазмом, другие – скрепя сердце, но были и те, кто наотрез отказался (вопреки тому, что нам обычно рассказывают, часть армии и Гражданской гвардии сохранила верность Республике). Но военный мятеж осуществлялся, как и было сказано в инструкциях генерала Молы, без всяких там сюсюканий. Там, где переворот увенчался успехом, военачальники, офицеры и рядовые, не присоединившиеся к мятежу, а также колеблющиеся, были арестованы и расстреляны – на месте или в течение нескольких ближайших дней. В черных списках начали вычеркивать имена людей – брошенных в тюрьму, сваленных в кювет или поставленных к стенке. Тех военных, кого просто не любили, или тех, кто ни вашим ни нашим, а также политиков, профсоюзных деятелей и людей, известных своими левыми идеями, сунули в машину-мясорубку. Террор, применяемый ко всему, от чего хоть как-то попахивало Республикой, с первой же минуты был совершенно сознательным, хладнокровным и безжалостным; речь шла о том, чтобы внушить противнику ужас и парализовать его. Противник же, в свою очередь, реагировал с отменной скоростью и эффективностью, принимая во внимание воцарившийся хаос. Небольшая часть регулярной армии, сохранившая верность присяге (то есть профессиональные военные), поддержанные спешно вооруженной рабочей и крестьянской милицией, плохо организованной, но полной решимости сразиться не за страх, а за совесть с заговорщиками, оказалась в те решающие дни ключевой силой, поскольку именно она оказала твердое сопротивление мятежу и подавила его на доброй половине Полуострова. В Барселоне, Овьедо, Мадриде, Валенсии и на половине андалузской земли мятеж потерпел поражение; и многие восставшие, не ожидая такого народного отпора и оказавшись в изоляции, в большинстве своем погибли – пленников в той войне практически не брали. Через четыре дня то, что должно было стать быстрым и яростным государственным переворотом, совершенным в мгновение ока, начало увязать. В жизни все получилось не так легко, как на бумаге. К 21 июля Испания была уже расколота надвое. Республиканское правительство сохранило контроль над основными промышленными районами – ожесточенное сопротивление рабочих стало здесь решающим, над значительной частью сельскохозяйственных районов, почти над всем побережьем Коста-де-Кантабрия и над всем средиземноморским побережьем, а также над большей частью флота и основными авиационными базами и аэродромами. Однако на тех территориях, что оказались в руках восставших и использовались ими в качестве плацдармов, мятежники действовали быстро, жестко и эффективно. Благодаря авиационной и другой технической поддержке, которую немцы и итальянцы (а на эту кнопочку заговорщики нажали еще до того, как прыгнули с вышки в воду) предоставляли им с самого первого момента, легионеры терции и мавританские солдаты Регулярес были переброшены из своих гарнизонов с севера Африки, и за счет этих подкреплений мятежники укрепили свои позиции и выступили колоннами к ближайшим очагам сопротивления. Так столкнулись лбами: эффективность и военные навыки и умения, с одной стороны, и народный энтузиазм и желание биться за свои интересы – с другой; вплоть до того, что за счет мужества и ружейных выстрелов обе эти столь различные силы первое время пребывали в состоянии равновесия. Что говорит о многом, и если не о готовности, то уж точно – о стойкости левых и их сторонников из числа вооруженного народа. Так началась первая из трех фаз, которые будет проходить эта гражданская война, и вот она дошла уже до своей верхней точки – консолидации и стабилизации двух зон. Эта фаза продлится до конца года, включая в себя также неудачную попытку мятежников взять Мадрид. Вторая фаза, до декабря 1938-го, – это позиционная война с линиями фронтов и окопами; а третья – уже предполагает распад сопротивления республиканцев и победное наступление мятежных войск. Мятежники, взывавшие к христианским и патриотическим ценностям, противопоставляемым марксистскому варварству, стали называть себя «национальными войсками», и в общепринятой терминологии за ними закрепилось именно это наименование, как и название «красные» для республиканцев. Однако основная проблема заключалась в том, что деление на две зоны – красную и националистскую – не в точности соответствовало убеждениям людей, в этих зонах находившихся. В зоне националистов оставались левые, а в красной зоне – правые. И даже солдаты двух противоборствующих сторон оказались там, где оказались, зачастую просто потому, что так получилось, а не в силу осознанного выбора. А еще были люди, далекие от тех и от других, кого весь этот кровавый кошмар накрыл совсем уж случайно. Так что, примерив на себя мысленно роль палача и роль инквизитора, укорененные в нас за многие века нашей скорбной истории, те, что в той и другой зоне держали в руках оружие, с преступным энтузиазмом взялись за зачистку своей территории.