История Испании - читать онлайн книгу. Автор: Артуро Перес-Реверте cтр.№ 33

А теперь самое время поговорить о Марокко, потому как если что-то давило тяжким грузом на испанскую политику и испанское общество начала XX века, так это марокканский вопрос. Или же война в Африке, как это стали называть. Магриб был нашим естественным окружением, а конфликты – старыми, чьи корни уходили еще в реконкисту, берберское пиратство, испанские военные экспедиции и суверенные зоны, в этом регионе расположенные. Уже в 1859 году случилась довольно серьезная война с четырьмя тысячами погибших испанцев, генералом Примом с его каталонскими и баскскими добровольцами, а также победами при Кастильехосе ^[58], Тетуане и в долине Вад-Рас. Однако мавры, особенно из марокканского Эр-Рифа, были те еще молодцы, с избытком обладавшие тем, что и положено иметь настоящим парням, и уладить дело добром они никак не желали. В 1893 году был развязан еще один конфликт – возле Мелильи, и он стоил нам целой горы трупов, а среди погибших оказался и генерал Маргальо, пав в бою, – в те времена генералы еще погибали на поле боя. Прошло девятнадцать лет, и, по Фесскому договору, Франция и Испания так запросто, за здорово живешь, по-братски разделили Марокко. Фишка была в том, что, поскольку в Европе каждый встречный и поперечный строил из себя колониальную империю, Испания, зациклившись на хоть каком-то уважении к себе после 1898-го года, в сторонке стоять не захотела. Так что Марокко был последним шансом для желающих избавиться от занозы: с одной стороны, военные при деле, могут зарабатывать медали и несколько отвлечься от унижения и позора потери Кубы и Филиппин; с другой стороны, мы совместно с Англией и Францией контролируем Гибралтарский пролив, а с третьей – оказывается поддержка бизнесу короля Альфонса XIII и финансовой олигархии, связанному с добычей марокканского железа и олова. Что же до местных мавров, так что тут скажешь? Arumi issén, в общем. Христианину, дескать, виднее. От них никак не ожидалось серьезного сопротивления испанской армии, которая, несмотря на некоторую ее архаичность и коррумпированность до самых петлиц, все же оставалась относительно мощной военной машиной европейского образца, хоть мы и занимали унизительное место почтового вагона в самом конце поезда. Но дело как-то не заладилось, потому как народ Эр-Рифа – воинственные кочевники с собственной культурой и языком – плевать хотел на разные там пакты, подписанные марокканским султаном с Испанией. «Иди-ка ты в Фес да там и отсоси», – сказали они. На своем мавританском наречии. И вот уже целый залп восстаний местных племен превращает испанское присутствие в настоящий кошмар. Сначала, в 1909 году, произошла катастрофа в Волчьем Ущелье, где собственная политическая недальновидность и военная некомпетентность стоила нам двух сотен погибших солдатиков и пяти сотен раненых. А еще через двенадцать лет – катастрофа при Ануале и так называемая Рифская война, сперва против предводителя аль-Райсуни (которого так живописно воплотил Шон Коннери в картине «Ветер и лев»), а затем – против такого крепкого орешка, как Абд аль-Крим. События в Волчьем Ущелье и Ануале оказали решающее воздействие на общественное мнение, вызвав сильнейшее недоверие к армии и огромное, прямо-таки национального масштаба, разочарование, прежде всего – среди бедняков и обездоленных, которые весь этот банкет и оплачивали. А между тем сынки богачей, которые раньше отстегивали банкноты за то, чтобы вместо них под ружье встал бедняк, теперь уже платили, чтобы остаться служить в безопасных гарнизонах на Полуострове, а на бойню пусть отправляются голодранцы. В результате выходило, что несчастный крестьянин, который уже отдал одного сына за Кубу, а другого – за Марокко, вдруг ко всему прочему обнаруживает, что на его жалкий домишко – если он ему принадлежал, конечно, – наложен арест местным землевладельцем и касиком. Так что представьте себе атмосферу. Особенно после Ануаля, ставшего апофеозом поражения, трусости и некомпетентности. Восставшие в 1921 году рифские племена напали на испанские опорные пункты: вначале – на Игерибен, а потом – на Ануаль. Прозвучал весьма неосмотрительный приказ «спасайся, кто может», и тринадцать тысяч испуганных испанских солдат, не организованно, без всякой подготовки, без провизии, воды и какой-никакой помощи – за исключением геройских усилий конного полка «Алькантара», что пожертвовал собой, прикрывая отступление, – бросились бежать в Мелилью под ударами всего трех тысяч рифских повстанцев, преследовавших отступавших. Бойня была жуткая. Генерал Сильвестре, на ком и лежит ответственность за всю эту мясорубку, застрелился в самый разгар отступления, не преминув сначала спасти своего сына-офицера, – он отправил его вперед, на автомобиле. Так генералу было проще: прежде рукоплескавший ему король, а также правительство и общественное мнение – все в один голос впоследствии обвинят во всем именно его, а больше-то ничего вроде и не случилось. Ну, поговорят. Однако нет, случилось, причем немаловажное: тысячи вдов и сирот взывали к справедливости. Кроме того, войне в Африке, растянувшейся на целых три года, суждено было стать долгой и кровавой, а также повлечь за собой политические и социальные последствия, которые станут решающими. Так что не пропустите следующий эпизод.

После катастрофы при Ануале, облачившей в траур всю Испанию, война по отвоеванию Марокко приняла затяжной характер, обернувшись интенсивным кровопусканием. В ней впервые было опробовано в деле только что созданное войсковое формирование – Легион, более известный как Терция, – ставшее ударным наконечником копья наступления. В отличие от бедных солдатиков без специальной подготовки и при негодном командовании, которых до тех пор рифские повстанцы рубали на котлеты, Терция являла собой подразделение профессиональное, элитное, сформированное как из испанцев – преступников, бывших заключенных, то есть лучшего цвета каждого дома, – так и из иностранных добровольцев. То есть из тех людей, с которыми обедать за один стол не сядешь, но о чьем криминальном прошлом решено было забыть при том условии, что они согласны убивать и умирать, как цигарку выкурить. Одним словом, была создана современная и страшная машина войны. Так что можете представить себе этот контингент в действии – а за голову каждого мавра-повстанца платили по дуро, выставив тем самым счет за бойню испанцев при Ануале и Монте-Арруите. Среди командиров этого подразделения, кстати сказать, выделялся один галисиец – молодой, низкорослый и с тонким, будто флейта свистит, голоском. Эта внешность, впрочем, была довольно обманчивой, потому как чувак оказался тверд как кремень и так жесток, что только держись, а еще весьма вспыльчив и безжалостен – как со своими людьми, так и с врагом. Кроме того, по имеющейся у нас информации – газеты того времени вместе с военными донесениями нам в помощь, – он отличался хладнокровием и пользовался славой отчаянного храбреца на поле боя, где однажды поймал в живот мавританскую пулю, а в последующих сражениях постепенно завоевал высокий авторитет. Авторитет, который придется ему как нельзя кстати лет через десять – пятнадцать (как вы уже, наверное, догадались, этого командира Терции звали Франсиско Франко). В сухом остатке: штука в том, что его усилиями, а также усилиями других командиров пядь за пядью, с подоспевшей в конце концов помощью французов, они-таки отвоевали все потерянные в Марокко территории и война благополучно завершилась в 1927 году, вскоре после высадки в Эль-Хосейме (это была первая в мировой истории воздушно-десантная операция, реализованная на девятнадцать лет раньше, чем осуществленная войсками союзников в Нормандии). Так закончилась война, стоившая Испании почти двадцати семи тысяч погибшими и ранеными, к чему можно присовокупить еще и потери марокканцев. О ней, если есть желание переворачивать страницы, вы можете прочесть в таких романах, как «Магнит» Рамона Х. Сендера и «Выковать мятежника» Артура Бареа, получив при этом удовольствие. Но фокус был в том, что мавританская трагедия с ее весьма тяжелыми социальными последствиями стала одним из факторов, оказавших немалое влияние на испанцев и в значительной степени способствовавших ослаблению монархии, которая к тому времени наделала уже целый воз серьезных политических ошибок. А поскольку общественное мнение требовало назвать виновных, указывая при этом пальцем на самого Альфонса XIII (он оказывал персональную поддержку действиям генерала Сильвестре, который погиб в катастрофе при Ануале), то для расследования этого вопроса была создана комиссия. Но прежде чем ее выводы были заслушаны в кортесах – речь идет о знаменитом докладе Пикассо, – генерал Примо де Ривера, с одобрения короля, совершил государственный переворот (в сентябре 1923 года). Здесь следует напомнить, что Испания в годы Первой мировой войны соблюдала нейтралитет, что позволило правящим классам неслабо набить мошну за счет торговли с враждующими сторонами; но полученные профиты – для астурийских шахт, баскской черной металлургии, каталонского текстиля – текли мимо кошельков беднейших слоев населения, годных только для того, чтобы поставлять пушечное мясо на войну в Африке и проливать пот на заводах и на полях – иссохших и забытых Богом. Однако времена смирения остались в прошлом: теперь уже формировались испанские левые силы, хотя каждый в этой братии и тянул в свою сторону, как обычно. Подобные процессы проходили не только у нас: кипела вся Европа, вздымаясь от жажды перемен и плюясь выбросами пара, – так что Испания никак не могла оставаться в стороне. Росло протестное рабочее движение, профсоюзы набирали силу, анархисты и предприниматели сошлись на расстояние пистолетного выстрела, а националисты, как каталонские, так и баскские (последние вдохновлялись сочинениями одного психически неустойчивого типа по имени Сабино Арана – религиозно-расистскими глупостями чистейшей воды), пользовались моментом, чтобы прикинуться сиротами, заведя канитель типа: «Испания нас не любит», «Испания нас грабит» и так далее и тому подобное, тем самым требуя для себя еще больше прав и привилегий. Точно так же, как они делали всегда, когда замечали, что государство ослабло. Короче говоря: «дайте нам меньше ответственности и больше денег». Диктатура Примо де Риверы попыталась взять все это под контроль, начав с прекращения войны в Марокко. Бо́льшая часть историков сходится в описании этого персонажа как офицера несколько грубого, настроенного патерналистски и имеющего добрые намерения. Однако котел оказался для него великоват, да и диктатура вряд ли была адекватным в той ситуации методом. Ни он, ни Альфонс XIII не были на высоте положения – того мирового бардака, что творился в 20-е годы. И выяснится это совсем скоро, вылившись в поистине жуткие последствия.