Широко выбрасывая вперёд трость, в свойственной ему манере, Клим Пантелеевич вышел на перрон. Встречающие нетерпеливо ожидали прибытие пражского экспресса.
Поезд «Прага — Оломоуц», точно боясь опоздать к конечной точке назначения, устало вкатился и, выбросив струю пара, остановился. Кондуктора, будто по команде, выпустили пассажиров.
Клим Пантелеевич дошагал до конца перрона и через небольшую калитку вновь вернулся на привокзальную площадь. Слежки не было. Впереди виднелась вывеска кафе под странным названием «U pošty» («У почты»). Там, за дальним столиком, его ждал Ветлугин. Встреча длилась не долго, и уже через четверть часа, Ардашев опять оказался на перроне у подземного перехода на вторую платформу. Прямо перед ним стояли две кареты скорой помощи. Рядом суетились санитары. С большой предосторожностью они пытались погрузить двое носилок, накрытых простынями. С первых свисала маленькая, уже начинающая синеть, женская рука, а по видневшимся подошвам туфель на вторых носилках нетрудно было догадаться, что они принадлежали мужчине.
Кондуктор нервно курил у вагона № 15. Затем из него показались люди в штатском и фотограф с треногой. Они что-то оживлённо обсуждали, пытаясь перекричать шум мчащегося на второй путь поезда «Брно — Прага», и направлялись к санитарной машине.
Было ясно, что именно из «пятнадцатого» вагона и выгрузили эти два трупа. Казалось, смерть парила над перроном, и только одинокая торговка цветами с довольным видом рассматривала в ведре букет с огромной хризантемой посередине.
Глава 2
Паук
Резидент Региструпра
[3] РККА в Центральной Европе в Прагу прибыл всего четыре месяца назад. Осмотрелся и сразу же начал действовать. Надо сказать, что человека с выпавшими на его долю похождениями мало что могло испугать, удивить или расстроить. И потому новый виток авантюр и приключений, как хороший коньяк или крепкий кофе, лишь бередил душу и поднимал азарт вечного игрока на новый, ещё неизведанный уровень.
Михаил Моисеевич Гиттельсон — коренной одессит и крещённый еврей. В 1905 году ему уже исполнилось двадцать. Для кого-то этот возраст — время поиска настоящей любви, юношеских исканий, а для Михаила — начало политической карьеры, потому что новоиспечённый третьекурсник физико-математического факультета Новороссийского университета нашёл занятие поинтересней. Он переехал в Петербург, где не только возглавил боевую дружину рабочих Охтинского порохового завода, но и вошёл в состав Петербургского комитета партии эсеров, а затем и в Петербургский совет рабочих депутатов, возглавляемый в ту пору Львом Троцким. И это в двадцать лет! Разве можно было представить, что ещё совсем недавно он был простым гимназистом 2-й Одесской мужской гимназии? Конечно, за доверие товарищей надо было платить, и уже в следующем году Гиттельсон попытался организовать покушение на барона Александра Кульбарса — командующего войсками Одесского военного округа, но теракт сорвался. Исполнитель оказался трусом и предателем. Слава Богу, он не знал, что за всем этим стоял Михаил. Недавнего студента, как подозреваемого в соучастии в подготовке теракта, задержали и заключили под стражу. Один допрос сменялся другим, но Миша прикинулся «овечкой», а доказательств того, что к планируемым покушениям причастен именно он, у судебного следователя не было. Ничего не поделаешь, закон есть закон, и стены тюремного замка расступились. Пришла свобода, а с нею и злость на тех, кто держал его в сырых и холодных казематах. Он продолжил борьбу с ненавистным царским режимом в Москве и занялся печатанием прокламаций. В 1908 году вновь попался и, уже как закоренелый политический преступник, отправился на четыре года в ссылку — в Туруханский край. Не досидев пять месяцев, он бежит в Китай, а оттуда — в Италию. И — надо же! — по поддельным документам умудряется поступить на химический факультет Неаполитанского университета, который заканчивает с отличием в 1915 году и продолжает учиться в магистратуре по специализации «Взрывчатые и отравляющие вещества». Он прекрасно владеет итальянским, немецким, английским, французским и чешским языками, может собрать бомбу, практически, из ничего и приготовить яд даже из комнатных растений. А подделка документов? Выяснилось, что дипломированный магистр химии ещё и отличный художник. Свести печать или поставить новую — для него пара пустяков.
Своё тридцатидвухлетие Гиттельсон встретил в Петрограде. Шёл апрель 1917 года. И всего через полгода он попал в центральный аппарат партии эсеров. Казалось бы, живи и радуйся. Но нет. Михаил Моисеевич жаждет борьбы и власти. А главная помеха — большевики. Он развивает кипучую деятельность, надеясь, что партия левых социалистов-революционеров сумеет справиться с кровавым большевистским террором. И вот тут его арестовывают и бросают в Бутырку. Дважды выводят на расстрел и вновь возвращают в камеру. Забывают на месяц.
Однажды утром скрипнула дверь, и в застенок вошёл подтянутый офицер, по виду, из бывших, который и предложил порвать с эсерами и вступить в большевистскую партию. Он рисовал заманчивую перспективу новой интересной работы, к тому же высокооплачиваемой. Получалось, что идея борьбы оставалась почти та же, но за приверженность к ней платили неплохие деньги. Гиттельсон согласился. С этого самого времени он перешёл в подчинение к заместителю своего нового знакомца — Валентину Павловичу Полуянову — второму человеку в иерархии военной разведки РСФСР. «Что ж, — рассуждал Михаил Моисеевич сразу после вербовки, — возможно, и прав был этот бывший штабс-капитан Императорской армии, а теперь начальник военной разведки РККА Семён Арабов, когда сказал, что я создан для агентурной работы. Как ни крути, а большевики сегодня в трудном положении. Весь капиталистический мир ощетинился против них. Да, безусловно, они жестоки, но эта беспощадность оправдывается трудностями военного времени. Несомненно, что после победы в Гражданской войне мы вновь вернёмся к тем ценностям, которые исповедовала партия левых эсеров. А случись поражение? Эти деникины, колчаки и юденичи перевешают на фонарных столбах всех, кто хоть немого сочувствовал коммунистам. Им уже будет всё равно: левый ты эсер или правый, или анархист. Выходит, у меня другого пути нет. Да и нужен ли он? Большевик так большевик… Не могут же они потом пустить под нож своих бывших соратников? Вместе же сидели в тюрьмах, жили в ссылках».
Михаил Моисеевич закончил составлять шифровку. Обработал бумагу особым раствором, написал на обратной стороне несколько безобидных предложений, сложил вдвое и сунул в почтовый конверт. Заклеил. Адрес указывать не стал. По инструкции это нужно сделать в самый последний момент перед тем, как бросить в почтовый ящик. А ещё лучше зайти на почту и попросить кого-нибудь надписать конверт, притворяясь, что забыл очки, или ушиб руку. Можно, конечно, набить буквы и на пишущей машинке, но тогда это привлечёт внимание почтовых цензоров.
Сообщение в центр было безрадостным. Агент на встречу не явился. Странно. Он сам изъявил желание работать на молодую советскую республику. И пропал. Особенно ценным было его последнее сообщение. Ему удалось выяснить, что деникинский резидент ВСЮРа по Европе осел в Праге. Благодаря его донесениям, стало ясно, что белогвардейские эмиссары и бывший чехословацкий премьер Крамарж планируют широкую поддержку всему Белому движению. Наметилась, правда, одна тропинка — этому помогла недавняя полезная встреча, — но приведёт ли она к желаемой цели?