Город, основанный ещё Петром I, выглядел так, словно и не было никакой войны. Работали кафе и кондитерские, а на Петровской открылось кабаре. В деревянном здании яхт-клуба снова играли на бильярде, и в гавани на воде заработал ресторан. На углу Петровской улицы и Дебальцевского переулка красовалась вывеска банка «Демокредит» — синими буквами по белому фону. Чуть дальше — «Азово-Донской» и «Земельный» банки. Вывески сверкали яркой, почти золотой, рекламой: «Гастрономический магазин Дурукова», «Мануфактурный магазин Гузелова», «Т. А. Ильенко», «М. О. Куланов и К.», «Бр. Камбуровы»… По городским аллеям неторопливо прогуливались нарядные дамы в сопровождении офицеров или статских. Летняя жара уже спала, и теперь даже в полдень местные обыватели с интересом глазели на театральные тумбы с афишами спектаклей и названиями заморских фильм.
А ведь еще полтора года тому назад горожане цепенели от ужаса большевистских бесчинств. Город содрогнулся, узнав, что в коксовой печи Металлургического завода красные сожгли пятьдесят живых офицеров и юнкеров, связанных по рукам и ногам. Известия о пытках пленных офицеров подтвердились, когда родственники отыскали их обезображенные трупы. Но и мёртвые тела не давали большевикам покоя: их не разрешали хоронить, а выбрасывали в степь на съедение диким собакам и воронам. Но и этого красным показалось мало. Жители подвергались обыскам и арестам. Зажиточных горожан арестовывали с целью выкупа. Новая «народная» власть поступала по-бандитски. Да это было и неудивительно, потому что её возглавили самые настоящие уголовники. В «Акте расследования по делу о злодеяния, учинённых большевиками в городе Таганроге за время с 20 января по 17 апреля 1918 года», составленном судебными следователями, в частности, говорилось: «Главными носителями власти и проводниками большевистской политики в г. Таганроге за кратковременное владычество там большевиков, длившееся с 20 января по 17 апреля 1918 года, явились люди, не только не соответствующие по своему нравственному и умственному уровню занимаемым ими должностям, но зачастую и с уголовным прошлым: так, военным комиссаром города и округа был Иван Родионов, отбывший наказание за грабеж; помощником его — Роман Гончаров, также осужденный за грабеж; комиссаром по морским делам — Кануников, бывший повар-матрос, отбывший каторгу за убийство, начальником контрразведывательного отделения Иван Верстак, зарегистрированный с 16-летнего возраста вор; начальником всех красноармейцев города, заведующий нарядами на производство обысков и расстрелов, — Игнат Сигида, осужденный за грабеж, и, наконец, начальником пулеметной команды бронированного поезда, а затем председателем контрольной комиссии по перевозке ценностей из Ростова-на-Дону в Царицын — мещанин гор. Таганрога Иван Диходелов, по кличке Пузырь, судившийся и отбывший наказание за грабеж».
В конце апреля красные, узнав о приближении германской армии, в панике оставили город.
Первого мая Таганрог заняли германцы. Новые оккупанты до самого сентября занимались настоящим грабежом. В Германию отправляли все, что можно было вывезти: эшелоны угля, зерно, мясо, кожу, части машин и многое другое. Так продолжалось до того момента, пока в Германии не разразилась революция. В сентябре немцы ушли.
И потому сегодня трудно было поверить в наступившую, такую тихую и мирную реальность с неторопливыми обывателями, неспешными экипажами и юркими, квакающими клаксонами, автомобилями. Если бы не множество военных, в том числе и иностранных (в Таганроге находились миссии правительств Франции, США, Японии, Англии и Румынии), то жизнь могла бы показаться безмятежной и спокойной, почти как во времена, когда в Александровской мужской гимназии Антону Чехову преподавал математику Эдмунд Иосифович Дзержинский (отец нынешнего Председателя ВЧК), награждённый за усердную службу орденом Святой Анны III степени. Кстати, имя великого русского писателя в Таганроге носила не только одна из самых длинных улиц города, но и библиотека, и дом, не так давно ставший городским музеем.
Автомобиль немного трясло на мостовой, выложенной греческой брусчаткой. Но ни штабс-капитану Ильину, ни поручику не было ведомо, что ещё с тех времён, когда Екатерина II разрешила грекам, спасавшимся от турецкого гнёта, свободно селиться в здешних местах, потомки Гомера развили бурную торговлю. Из Таганрога в Грецию на фелюгах и барках они везли российский товар, а обратно шли почти пустыми. Для того чтобы суда были в море устойчивыми, приходилось нагружать трюмы балластом — простым камнем. По приходу в порт его сбрасывали у самого берега. Позже, когда камня стало много, им стали мостить городские улицы. Это позволяло местным грекам с полным правом говорить, что они ходят по камням родной Эллады. Надо сказать, что дом под № 50, в котором располагалась Ставка Вооружённых Сил Юга России (ВСЮР), так же стоял на улице, именовавшейся Греческой.
Шофёр остановил автомобиль, примерно, метрах в ста пятидесяти, не доезжая до здания Ставки, поскольку в сей части улицы, во избежание диверсий большевиков, была запрещена не только всякая езда, но и проход. За этим строго наблюдали часовые, стоящие на перекрёстках по обеим сторонам дороги. Пешее следование разрешалось исключительно по спецпропускам. Причём, в них указывалось, сколько человек может следовать с уполномоченным лицом. Поручик, доставивший Ильина, имел право на сопровождение одного человека.
У центрального подъезда Ставки по обе стороны от двери, лицом друг к другу, на двух красных квадратных ковриках дежурили два офицера в парадных мундирах и с шашками наголо.
Внутри поручик и Ильин вновь подверглись проверке, и лишь потом их провели по длинному коридору в комнату с высоким потолком с лепниной и хрустальной люстрой. В ней уже находилось три офицера. Это были авиаторы, знакомые Ильину ещё с войны. Поручик стал у стены. Через минуту перед собравшимися появился высокий, стройный военный с роскошными усами. Позади него, точно тень, следовал штабс-капитан.
— Господа, позвольте представиться: начальник контрразведки Добровольческой армии — полковник Фаворский. Всё о чём мы с вами сейчас будем говорить, представляет собой государственную тайну. Я не обмолвился — именно «государственную». Вне всякого сомнения, большевики будут разбиты, и мы создадим новое свободное российское государство. Но пока идёт война. И, чтобы одержать в ней победу, нашей армии понадобится сильный воздушный флот, оснащённый новейшими истребителями, разведочными аэропланами и бомбовозами. Только грош цена любому аэроплану, пусть даже самой последней конструкции, если им управляет плохо подготовленный авиатор. В этой комнате собрались лучшие из лучших. И поэтому вам придётся приступить к формированию русской лётной школы, и именно вы будете обучать мастерству будущих пилотов. Практически придётся начать с чистого листа. Сложность заключается в том, что эта авиационная школа будет располагаться в Европе, а точнее — в Хебе. Её состав будет формироваться из числа русских офицеров, которые до сих пор, попав в плен, остаются на территории бывшей Австро-Венгрии, а сейчас — Чехословакии. Начальником школы назначается капитан Ильин.
Штабс-капитан поднялся.
— Сидите-сидите, капитан, — полковник махнул рукой, — я не оговорился. Приказом главнокомандующего Вооружённых Сил Юга России сегодня вам досрочно присвоено следующее воинское звание — капитан. Мне кажется, оно, как нельзя лучше подойдёт к ранее полученному ордену Святого Георгия и золотому Георгиевскому оружию. Жаль только, что новые погоны не скоро появятся на вашем кителе. Ближайший год вам придётся провести в статской одежде. Кстати, господа офицеры, у вас есть время, чтобы выбрать себе сорочки, костюмы, шляпы и плащи в магазинах города. Не волнуйтесь, вас обеспечат документами и деньгами. Через четыре часа вы отплываете на французском судне в Константинополь. Ещё раз повторяю: ваша миссия тайная и потому опасная. Прошу о ней не распространяться. С этой минуты вы находитесь во власти моего помощника — штабс-капитана Ветлугина. Он сообщит все детали, будет сопровождать вас до места назначения и обеспечит вашу безопасность уже в Чехословакии. Да, и не забудьте о своих семьях. Они поедут с вами. За ними прямо сейчас мы отправим автомобили. А моя миссия на этом окончена. Честь имею, господа!