Холодная рука в моей руке - читать онлайн книгу. Автор: Роберт Эйкман cтр.№ 77

– О том типе, с головы до пят обвешанном часами, – продолжал я.

– Да, конечно, – проронил Уолли Уолтерс.

– Ну как, ты не встречал его больше? – выпалил я, набрав в грудь побольше воздуха.

– Не встречал, – покачал головой Уолли. – Не встречал, не замечал, не изучал. Я никогда не смотрю на одну и ту же диковину дважды. Такое у меня правило, Джой. Кстати, очень полезное правило.

Он невозмутимо смолк, тогда как внутри меня все бурлило. Было довольно жарко, я вспотел. И чувствовал себя дураком, что явно было запланировано.

– Может, тебя интересует что-нибудь еще, Джой? – любезно осведомился он, выдержав паузу. – Можешь спрашивать о чем угодно, обещаю, это останется между нами.

– Нет, благодарю.

Уолли отправился по своим делам, которых, как все прекрасно знали, у него не имелось; тем не менее он держался с невозмутимостью нового холодильника.

Разговор этот ровным счетом ничего не прояснил, однако несколько притушил мое любопытство, которое в глубине души я отнюдь не желал удовлетворять. Я продолжал расспросы, когда подворачивалась такая возможность, но, как правило, они лишь приводили моего собеседника в смущение, не принося никакого другого результата. Часовщик, так часто посещавший мой дом, судя по всему, не оставлял за его пределами никаких следов, по крайней мере, мне не удавалось их обнаружить, точно так же, как полиции не удавалось обнаружить следы проникших в наш дом хулиганов.

В том, что часовщик наносит нам визиты постоянно, не было ни малейших сомнений. Однажды, например, он натворил большую глупость. Вернувшись домой, я обнаружил, что он так резко опустил на пол тяжелые гири больших часов, что в половице образовалась дырка. Гири он успел до моего возвращения извлечь и подвесить вновь, но дырка осталась. Бедная Урсула настаивала на том, что отверстие необходимо как можно скорее заделать, и на следующее утро мне пришлось пригласить Чиверса, местного плотника, занимавшегося мелким ремонтом, и, стоя рядом, руководить его работой.

– Я так понимаю, часы слегка взбесились? – саркастически осведомился я.

Урсула ничего не ответила; но вопрос мой, несомненно, был ей неприятен.

Вообще-то к тому времени я уяснил, что от колких замечаний мне лучше воздержаться. Становилось все более очевидно, что Урсула не в себе.

Сияние, исходившее от нее прежде, погасло, и ей никак не удавалось его вернуть – несмотря на все усилия нашего необычного визитера, невольно добавлял я про себя. Надо признать, я замечал, что он сумел достичь многого: починил все, что можно было починить, вместо погибших часов принес в дом множество новых, ничуть не менее шумных. Тем не менее Урсула походила на старую тряпку; все валилось у нее из рук, которые она беспрестанно заламывала самым буквальным образом. Да, целыми днями она бесцельно бродила по комнатам и ломала руки. Никогда прежде я не видел, как ломают руки, и зрелище это производило на меня самое гнетущее впечатление. Более того, когда пришло время следующего путешествия в маленький загородный отель, Урсула категорически отказалась покидать дом. Если быть точным, с великой грустью в голосе она сказала, что в поездке от нее «не будет никакой пользы».

Естественно, я без конца пытался вовлечь ее в разговор. Бесспорно, мы уже миновали критический пункт, так называемую «точку невозврата»; но я догадывался: все это сущий пустяк по сравнению с тем неизбежным и таинственным, что ожидало меня впереди.

Мы с Урсулой более ни разу никуда не ездили вместе. Мы вообще ничего не делали вместе, разве что вели странные тихие споры о том, о чем не было смысла спорить. Мне доводилось слышать, что дома, в которые вторглись грабители, становятся иными; что все замены не способны восполнить утраченное. Но Урсула была такой унылой и бледной, так разительно отличалась от себя прежней, что я невольно стал подозревать: причина ее печального состояния заключается отнюдь не только в ограблении.

Нетрудно было предположить, что в апатию Урсулу ввергла ссора с таинственным часовщиком; гораздо труднее было угадать причины этой ссоры. Так или иначе, я стал замечать признаки возникшей между ними размолвки. Прежде часы постоянно перемещались из комнаты в комнату, причем то одни, то другие иногда оказывались начищенными до блеска; не говоря уже о том, что время от времени в доме откуда ни возьмись возникали новые экземпляры. В течение последних месяцев старые часы оставались на прежних местах, монотонно тикая и вяло опуская свои гири; ни одних новых часов не появилось. Возможно, рассуждал я, этот тип не проявил должного сочувствия к нашему несчастью; возможно, он поначалу выразил готовность привести все в порядок, однако после дал понять, что с подобной задачей ему не справиться. Не исключено также, он поставил Урсуле в упрек наши регулярные отлучки из дома (во время которых мы, надо признать, практически не вылезали из постели). Если это так, становится понятно, почему с той поры мы более никуда не уезжали и, судя по всему, никуда не поедем впредь. Хотя, разумеется, мы с Урсулой ни разу даже словом не перемолвились о чем-либо, имеющем отношение к этой теме.

Молчание Урсулы позволяло строить самые разнообразные предположения, и, не сомневаюсь, в конце концов мне удалось более или менее глубоко проникнуть в суть происходящего. Согласно моим наблюдениям, в жизни нам крайне редко удается узнать нечто новое. С самого начала нам известно все, что способна вместить наша личность, все, что нам необходимо; происходящие с нами события в лучшем случае заставляют нас оживить эти знания, вынуждая наши мозги переключиться с одного способа мышления на другой.

В конце концов Урсула так сникла, что я решил: ей необходима консультация доктора – хотя, признаюсь, я чрезвычайно низкого мнения о докторах. Мне известно, что творится в той сфере деятельности, которой занимаюсь я сам; нет никаких оснований рассчитывать, что в медицине дела обстоят иначе. Тем не менее нужно было что-то делать; в таких обстоятельствах человек, как говорится, хватается за соломинку. Но Урсула, несмотря на все мои уговоры, категорически отказалась пойти к доктору Твиду.

Наш разговор состоялся в конце недели – по меньшей мере недели, – в течение которой мы вряд ли обменялись парой слов, не говоря уже о чем-либо другом. Кожа Урсулы приобрела сероватый оттенок, седины в ее волосах стало так много, что теперь это сразу бросалось в глаза; она заметно похудела. Прежде она очень заботилась о своей внешности, что было мне по душе, теперь же оставила все попытки выглядеть лучше. И, как я уже сказал, она целыми днями молчала, вынуждая меня молчать тоже. Вечер за вечером мы проводили, уныло сидя в гостиной и слушая наполнявшее дом тиканье часов.

Урсула вполне разделяла мое скептическое отношение к докторам, что прежде подогревало мою любовь к ней. Но теперь ее недоверие к медицине создавало новые трудности.

На мое предложение посетить врача она ответила кратким «нет» и покачала своей хорошенькой головкой. Да, несмотря на печальные перемены, ее головка по-прежнему казалась мне хорошенькой.

Я обнял ее за плечи и поцеловал. Потом опустился у ее ног и заплакал, уткнувшись головой ей в колени. Она повторила несколько раз «нет, нет», но ни разу не улыбнулась и не сделала ни единого движения.