Венеция. История города - читать онлайн книгу. Автор: Мартин Гарретт cтр.№ 15

Революция и осада

Во главе революции встал либеральный юрист Даниеле Манин. Он был однофамильцем последнего дожа, чем их сходство, собственно, и ограничивалось. В 1847–1848 годах общественное недовольство стремительно нарастало, Манин и согласные с ним горожане стали требовать реформ, и в январе 1848-го его и Николо Томазео посадили в тюрьму. Однако 16 марта огромная толпа протестующих заставила губернатора, графа Палффи, выпустить их на свободу. Два дня спустя австрийские солдаты открыли огонь по бунтовщикам и убили восьмерых. 22 марта начался бунт в Арсенале, и итальянские солдаты австрийской армии отказались открыть огонь. Дальше была революция. В тот день Манин, вскочив на столик одного из кафе на Пьяцце, провозгласил новую республику, заявил о стремлении к объединению Италии (волнения проходили также в Милане, Неаполе и Риме) и в завершение своей речи воскликнул «Viva la Repubblica! Viva la liberta! Viva San Marco!» ^[5] Для его консервативно настроенных коллег подобные лозунги звучали почти как приглашение вернуться к французской Венеции 1797 года с ее танцами вокруг Дерева Свободы на Пьяцце или, хуже того, заставляли вспомнить влюбленный в гильотину Париж 1793 года. Но политика Манина отличалась большей умеренностью: поддерживая либеральные идеи, включая, например, освобождение евреев (он и сам был наполовину еврей) и избирательное право для всего взрослого мужского населения, он защищал и право собственности и, в целом, стремился к сохранению социального статус кво.

По требованию народа 23 марта 1848 года Манин был избран президентом. Он временно отсутствовал тем летом, когда венецианская ассамблея проголосовала за объединение с королевством Пьемонт, а Пьемонт тут же заключил мир с Австрией. Но все остальное время он оставался на посту, и чаще всего ему удавалось сдерживать соперничество и раздоры как политические, так и классовые, чему очень способствовала его личная отвага и вера в людей, равно как и их ответное доверие. 2 апреля 1849 года, когда другие мятежи на территории Италии большей частью стихли и австрийцы готовились осадить город, члены ассамблеи встретились в том же самом зале Большого совета, где в 1797-м их предшественники распустили республику. Последовало бурное обсуждение, и наконец было решено сопротивляться «любой ценой» и передать Манину «неограниченную власть». Ко всеобщему удивлению, к Венеции будто бы вернулся старый боевой дух, который, казалось, вот уже сто лет как умер.

Этот новый подъем, вероятно, объясняется сочетанием нескольких факторов: Манин умел вдохновить людей, а им, в свою очередь, уже было трудно совладать с накопившимся за полвека недовольством правлением иноземцев. Сыграло свою роль и то, что низшие и средние классы теперь тоже участвовали в принятии решений. Всю весну и лето город держался под обстрелом австрийских войск, но в конце концов вынужден был эвакуировать людей из Каннареджо и других районов, расположенных вдоль материка. Поставки продовольствия сократились, а вспышка холеры унесла почти три тысячи жизней. В конце мая венецианцы оставили материковый форт Маргера. Они уничтожили пять арок железнодорожного моста, вернув городу статус острова. Мост Риальто и Скуола Гранде ди Сан-Рокко пострадали, но не сильно. Настроение в городе было сродни душевному подъему лондонцев времен бомбежек и «Битвы за Англию»: на Пьяцце каждый день играл оркестр, горожане взбирались на башни, чтобы полюбоваться салютом, и как минимум один снаряд подбирал какой-нибудь гондольер и демонстрировал этот «немецкий арбуз» (anguria tedesca) всем желающим. 12 июля австрийцы предприняли попытку произвести то, что вполне можно назвать первой в истории бомбардировкой с воздуха. К счастью, в отличие от своих более поздних вариантов эта попытка оказалась малоэффективна: очень немногие из нагруженных бомбами воздушных шаров достигли точки назначения, а некоторые даже занесло ветром на австрийские позиции. Одним из последних жестов венецианского сопротивления был рейд, участники которого напали в лагуне на форт Брондоло и скрылись, похитив все хранившееся там зерно, вина и стадо крупного рогатого скота. Событие отпраздновали в тот же вечер постановкой оперы Россини про Вильгельма Телля, швейцарского героя, боровшегося с австрийцами.

Но запасы продовольствия вскоре подошли к концу, и в хлеб уже добавляли четыре пятых ржи («una bomba nello stomaco» ^[6], говорил Томазео). Вторая вылазка провалилась. Поддерживать порядок в городе становилось все труднее, резиденцию патриарха в палаццо Кверини-Стампалья разграбили под тем предлогом, что он ратовал за капитуляцию. Прокатились голодные бунты. И вот, наконец, 22 августа Манину пришлось начать переговоры о сдаче города. В соответствии с оговоренными условиями, он сам и сорок его коллег отплыли в изгнание два дня спустя. Всем подданным империи, поднимавшим оружие на австрийцев, также предписывалось покинуть город. Но финальную кровавую резню удалось предотвратить. Даниеле Манин, уехав в Париж, преподавал итальянский и умер в бедности в 1857 году, потеряв жену и дочерей. Его могила находится у северного фасада Сан-Марко, а памятник возвышается около его дома на кампо Манин.

30 августа австрийский маршал Радецкий с триумфом проплыл по Большому каналу, и в ознаменование победы в Сан-Марко зазвучал гимн «Те Deum». Радецкий проявил себя как отличный командующий, пользующийся уважением даже среди врагов. По крайней мере, намного приятнее было приветствовать в качестве победителя именно его, а не какого-нибудь бесцветного штабного офицера, бездарного Габсбурга или печально известного своими зверствами маршала фон Хайнау, который возглавил нападение на Венецию в самые первые дни. (Позже его отправили подавлять другую революцию 1848 года в Венгрии). Вскоре по железнодорожному мосту снова пошли поезда. Тем, кто пожертвовал драгоценности, ценные бумаги и деньги на дело революции, и так пришлось нелегко, а тут еще сожгли, как выразилась Эффи Рескин, «в бушующем огне, в огромном котле» всю бумажную валюту, выпущенную повстанческим режимом. Недавно поженившиеся супруги Рескин были одними из первых иностранцев, вернувшихся в город. Буквально через несколько лет туризм уже вновь процветал, да и в самом 1848-м, по свидетельству «Коммерческого гида по Венеции», выпущенного в том же году (и упомянутого в авторитетном исследовании Пола Гинсборга «Даниеле Манин и венецианская революция 1848–1849 годов»), в городе насчитывалось семьдесят шесть ювелирных мастерских, шестьдесят пять ателье и восемьдесят два сапожника. Благодаря туристам, отмечает Гинсборг, работы прибавилось и у гондольеров. 40 000 человек, которые по своей бедности действительно нуждались в помощи, так или иначе ее получили. Но австрийские пушки все еще держали Пьяццу под прицелом, а большинство венецианцев по-прежнему жаждали независимости или хотя бы воссоединения с независимой Италией.

Объединение с Италией

Исполнение этой честолюбивой мечты казалось соблазнительно близким в 1859 и 1860 годах, когда большая часть областей Аппенинского полуострова вошла в состав нового Итальянского королевства. А возможным это стало в 1866-м, когда Австрия проиграла Пруссии, союзнику Италии, при Кенигграце. Тогда была выработана сложная дипломатическая схема, согласно которой Австрия обязывалась передать Венето Франции, а той, в свою очередь, надлежало передать его Италии. Присоединение к Италии предстояло ратифицировать всенародным голосованием, но, по сути, это была уже формальность. И вот, в 8 часов утра 19 октября 1866 года в номере отеля «Европа» на Большом канале французский генерал Луи Лебеф де Монжермон передал Венето уполномоченным итальянского правительства. Началось безудержное веселье, повсюду запестрели итальянские трехцветные флаги. 7 ноября, когда за присоединение проголосовали 674 426 человек и только 69 против, король Виктор-Эммануил II вошел в город. На вокзале его встретили высокопоставленные официальные лица и бывший британский премьер-министр лорд Джон Рассел, затем король взошел на борт лодки и проследовал по Большому каналу. На веслах сидели гребцы в исторических венецианских костюмах. Звонили колокола, стреляли ружья, следом плыли гондолы; на следующий день в его честь устроили празднества в заново открытом театре «Ла Фениче».