— Согласен, — сказал Арман. — Тем более, не столь существенно, является ли этот месье инженером, которого нанял князь Вишневецкий, а важно то, не является ли он при этом шпионом гетмана Хмельницкого.
— Господа…, — начал было д’Артаньян, но в это время военный, который первым начал с ним разговор, и который, судя по всему, был немцем, что-то вполголоса сказал Арману, на что тот отрицательно покачал головой.
Немец, видимо, остался этим недоволен, он выкрикнул какое-то ругательство на своем языке, бросил злобный взгляд на французов, включая д’Артаньяна, сделал знак своим людям, к которым, как оказалось, относились и татары, и вся кавалькада удалилась в том направлении, откуда она прибыла за четверть часа до этого.
— Господа, я все поясню, — снова примирительно начал д’Артаньян. — Я инженер, швейцарский, я должен поступить на службу к князю Вишневецкому. И, если князь действительно находится недалеко отсюда, то я бы вас очень просил, милостивые государи, позволить мне ехать дальше.
Быстрый ум д’Артаньяна подсказывал ему, что эти французы, да и любые другие слуги князей Заславского и Конецпольского, не смогут проследить, действительно ли он поедет в расположение Иеремии Вишневецкого, учитывая враждебные отношения этих двух вельмож к магнату.
На самом деле он и представить себе не мог, что князь Вишневецкий находился так близко. Окажись главнокомандующий Доминик Заславский в более дружеских отношениях с Иеремией Вишневецким, все могло бы кончиться намного хуже. А если бы он попал в руки людей самого Вишневецкого? От этих мыслей д’Артаньяну стало совсем не по себе. Но, похоже, пока все складывалось для него не так уж плохо.
— Что ж, вполне возможно, — меланхолично проговорил Арман, который, казалось, был главным среди этих троих, или же, по крайней мере, двое других негласно предоставили ему право говорить и от их имени, — то, что вы нам рассказали — правда. Но отпустить вас так просто мы никак не можем.
«Черт возьми, неужели его все-таки арестуют? Насколько? Надолго? А если его разоблачат? Нет, это невозможно. Но он, безусловно, потеряет уйму времени, этого драгоценного времени, за которое Хмельницкий может быть разбит, может уйти обратно в свои татарские степи — ищи его потом как ветра в поле», пронеслось в голове д’Артаньяна.
— Господа…
— Месье… как вы сказали, ваше имя? — поинтересовался Арман.
— Э-э… Планше. Меня зовут Планше, — сказал д’Артаньян, вдруг вспомнив, что не называл раньше своего имени, и от этого ему вдруг стало тревожно.
— Так вот, месье Планше, вам придется проехать с нами. В ставку командующего армией князя Заславского. Если вы честный человек, господин Планше, вам нечего опасаться. По коням! — крикнул он, давая тем самым понять, что разговор окончен.
Теперь все снова были верхом, включая д’Артаньяна, чья лошадь все это время мирно паслась неподалеку, как будто ничего необычного не происходило.
Французы (впрочем, для его сопровождающих д’Артаньян по-прежнему был швейцарцем) двинулись по дороге, на которой произошла эта странная встреча.
Начинало светать. Лошади ехали рысью, иногда переходя на шаг.
— Скажите, господин Планше, — начал Исаак, который, как явствует из приведенного выше описания, был огромного роста и имел могучую фигуру, — мы могли с вами видеться где-то раньше? Бывали ли вы, к примеру, в Париже?
— О да, безусловно. Париж — прекрасный город и, наверное, любой хотел бы пожить в нем хотя бы немного, как это довелось мне. И я уверен, что, куда бы потом вас ни занесла судьба, Париж всегда, до конца дней останется с вами, — с чувством ответил д’Артаньян.
Надо заметить, что сейчас он говорил совершенно искренне.
— Знавал я одного Планше, — продолжал гигант. — Славный малый. Служил в Пьемонтском полку, потом вышел в отставку. Он стал кондитером, дела его шли неплохо, когда я встречал его в последний раз. У вас, случаем, нет родственника-кондитера в Париже?
— Нет-нет, — поспешно ответил лже-швейцарец. — В нашем роду были только инженеры и священники.
Дело в том, что имя Планше д’Артаньян также взял от реального человека, о котором слышал во время военных кампаний. Он действительно стал кондитером и жил на улице Менял. Д’Артаньян даже предположить не мог, что здесь, за тысячи миль от Парижа, он встретит людей, которым хорошо известен некий Планше, именем которого он имел неосторожность назваться.
При этом у гасконца начало появляться нехорошее предчувствие, что этим его неприятности не закончатся. Д’Артаньян уже понял, кем были эти трое — они были бывшими королевскими мушкетерами, имен которых он не помнил, а может и вовсе не знал. Но ошибиться он не мог. Другое дело — как и с какой целью их занесло в такую даль? Впрочем, этот же вопрос можно было адресовать и ему самому. Что, кстати, скорее всего, и будет сделано в ближайшее время. И, вполне возможно, со всем пристрастием.
В это мгновение мушкетер Анри, который ехал впереди, резко потянул поводья, и его конь замер как вкопанный.
Он, сперва посмотрев на своих товарищей, а потом, обратив свой взгляд на гасконца, произнес:
— Господа! Я должен сообщить вам нечто очень важное. И я хочу это сделать до того, как мы прибудем в замок. Мне кажется, это нужно сделать именно сейчас, — глаза молодого человека горели, дыхание стало прерывистым.
— Дорогой Анри, вы меня пугаете, — сказал Арман, на этот раз чуть менее флегматично, чем раньше.
— Тысяча чертей! Ну, тогда говорите скорей! — воскликнул в присущей ему манере Исаак.
Анри вновь обвел всех троих многозначительным взглядом.
— Позвольте представить вам Шарля Кастельмора, более известного под именем де Монтескью д’Артаньяна, бывшего мушкетера Его Величества, а ныне — слугу кардинала Мазарини.
При этих словах все лошади, как по команде остановились. Повисла гробовая тишина. Взоры трех всадников были прикованы к д’Артаньяну.
— Итак, господин «инженер», может быть, вы объяснитесь, наконец? — выговорил Арман.
— Да, черт, возьми, это было бы неплохо, — поддержал товарища Исаак.
— Господа…, — д’Артаньян лихорадочно пытался собраться с мыслями — чего-чего, а такого поворота событий он и вправду не ожидал.
— Итак, — продолжал Арман, — это — правда, что вы и есть Шарль д’Артаньян, слуга Мазарини?
Гасконец ума не мог приложить, что ему сказать в свое оправдание.
— Я… Да, господа, это правда. Отпираться не имеет смысла, — упавшим голосом произнес он. Его миссия завершилась так плачевно, по-настоящему так и начавшись.
— Вы солгали нам, — продолжал Арман. Было видно, что он искренне оскорблен, однако молодой человек ни на минуту не отступал от своей флегматичной манеры говорить.
— Вы солгали, и, как дворянин, должны ответить за свой поступок, — поддержал его меланхоличный Анри.