— Я хочу вернуться, — сказала девушка. — Я
должна вернуться, потому что… как говорить о таких вещах вам, невинной леди?..
потому что среди тех людей, о которых я вам рассказывала, есть один, самый
отчаянный из всех, и его я не могу оставить, да, не могу, даже ради того, чтобы
избавиться от той жизни, какую теперь веду.
— Ваше прежнее заступничество за этого милого
мальчика, — сказала Роз, — ваш приход сюда, чтобы, невзирая на
страшную опасность, рассказать мне то, что вы слышали, ваш вид, убеждающий меня
в правдивости наших слов, ваше явное раскаяние и стыд — все это заставляет меня
верить, что вы еще можете исправиться. О! — складывая руки, воскликнула
пылкая девушка, а слезы струились у нее по лицу, — не будьте глухи к
мольбам другой женщины, которая первая — первая, я в этом уверена! —
обратилась к вам со словами жалости и сострадания. Услышьте меня и дайте мне
вас спасти для лучшего будущего!
— Сударыня, — воскликнула девушка, падая на
колени, — милая сударыня, добрая, как ангел! Да, вы первая, которая
осчастливила меня такими словами, и, услышь я их несколько лет назад, они могли
бы отвратить меня от пути греха и печали. Но теперь слишком поздно, слишком
поздно.
— Никогда не поздно, — сказала Роз, —
раскаяться и искупить грехи.
— Поздно! — вскричала девушка, терзаемая душевной
мукой. — Теперь я не могу его оставить. Я не могу быть виновницей его
смерти.
— А почему вы будете виновницей? — спросила Роз.
— Ничто бы его не спасло! — воскликнула
девушка. — Если бы я рассказала другим то, что рассказала вам, и всех бы
захватили, ему, конечно, не избежать смерти. Он самый отчаянный и был таким
жестоким.
— Может ли быть, — вскричала Роз, — что ради
такого человека вы отказываетесь от всех надежд на будущее и от уверенности в
немедленном спасении? Эго безумие!
— Не знаю, что это такое, — ответила
девушка. — Знаю только, что так оно есть и так бывает не со мной одной, но
с сотнями других, таких же падших и ничтожных, как я. Я должна вернуться. Божья
ли это кара за содеянное мною зло, но меня тянет вернуться к нему, несмотря на
все муки и побои, и, верно, тянуло бы, даже знай я, что в конце концов мне
придется умереть от его руки.
— Что же мне делать? — сказала Роз. — Я не
должна вас отпускать.
— Вы должны, сударыня! И я знаю, что вы меня
отпустите, — возразила девушка, поднимаясь с колен. — Вы не помешаете
мне уйти, потому что я доверилась вашей доброте и не потребовала от вас никаких
обещаний, хотя могла бы это сделать.
— Какая же тогда польза от вашего сообщения? —
сказала Роз. — Эту тайну необходимо раскрыть, иначе какое благо принесет
Оливеру, которому вы хотите услужить, то, что вы мне говорили?
— Среди ваших знакомых, конечно, есть какой-нибудь
добрый джентльмен, который выслушает все и, сохраняя тайну, посоветует вам, что
делать, — сказала девушка.
— Но где же мне найти вас, если это будет
необходимо? — спросила Роз. — Я вовсе не хочу знать, где живут эти
ужасные люди, но не могли бы вы отныне прогуливаться где-нибудь в определенный
час?
— Обещаете ли вы мне, что будете крепко хранить мою
тайну и придете одна или только с тем человеком, которому ее доверите?
Обещаете, что меня не будут подстерегать или выслеживать? — спросила
девушка.
— Даю вам торжественное обещание — ответила Роз.
— Каждый воскресный вечер в одиннадцать часов, —
не колеблясь, сказала девушка, — если буду жива, я буду ходить по
Лондонскому мосту.
— Подождите еще минутку! — воскликнула Роз, когда
девушка быстро направилась к двери. — Подумайте еще раз о своей
собственной участи и о возможности изменить ее. Я перед вами в долгу не только
потому, что вы добровольно доставили эти сведения, но и потому, что вы —
женщина, погибшая почти безвозвратно. Неужели вы вернетесь к этой шайке
грабителей и к этому человеку, когда одно слово может вас спасти? Что за
обольщение заставляет вас вернуться и льнуть к пороку и злу? О, неужели нет ни
одной струны в вашем сердце, которую я могла бы затронуть? Неужели не осталось
ничего, к чему могла бы я воззвать, чтобы побороть это ужасное ослепление?
— Когда леди, такие молодые, добрые и прекрасные, как
вы, отдают свое сердце, — твердо ответила девушка, — любовь может
завлечь их куда угодно… даже таких, как вы, у которых есть дом, друзья,
поклонники, все, что делает жизнь полной. Когда такие, как я, у которых нет
никакой надежной крыши, кроме крышки гроба, и ни одного друга в случае болезни
или смерти, кроме больничной сиделки, отдают свое развращенное сердце
какому-нибудь мужчине и позволяют ему занять место, которое никем не было
занято в продолжение всей нашей злосчастной жизни, кто может надеяться излечить
нас? Пожалейте нас, леди! Пожалейте нас за то, что из всех чувств, ведомых
женщине, у нас осталось только одно, да и оно, по суровому приговору,
доставляет не покой и гордость, а новые насилия и страдания.
— Вы согласитесь, — помолчав, сказала Роз, —
принять от меня немного денег, которые помогут вам жить честно, хотя бы до тех
пор, пока мы снова не встретимся?
— Ни одного пенни! — махнув рукой, ответила
девушка.
— Не замыкайте своего сердца, не сопротивляйтесь всем
моим попыткам помочь вам! — сказала Роз, ласково подходя к ней. — Я
ото всей души хочу оказать вам услугу.
— Вы оказали бы мне самую лучшую услугу,
сударыня, — ломая руки, ответила девушка, — если бы могли сразу
отнять у меня жизнь, потому что сегодня я испытала больше горя, чем когда бы то
ни было, все думала о том, кто я такая и что, пожалуй, лучше мне умереть не в
том аду, где я жила. Да благословит вас бог, добрая леди, и да пошлет он вам
столько счастья, сколько я навлекла на себя позора!
С этими словами, громко рыдая, несчастная девушка ушла, а
Роз Мэйли, угнетенная необычайным свиданием, которое походило скорее на
мимолетный сон, чем на реальное событие, опустилась в кресло и попыталась
собраться с мыслями.
Глава 41
содержащая новые открытия и показывающая, что неожиданность,
как и беда, не ходит одна
Ее положение было и в самом деле непривычно тяжелым и
затруднительным. Охваченная непреодолимым и горячим желанием проникнуть в
тайну, окутывавшую жизнь Оливера, она в то же время не могла не почитать
священным секретное сообщение, какое несчастная женщина, с которой она только
что беседовала, доверила ей — молодой и чистой девушке. Ее слова и вид тронули
сердце мисс Мэйли; и к той любви, какую она питала к своему юному питомцу,
присоединилось — такое же искреннее и горячее — стремление привести отверженную
к раскаянию и надежде.