Ласковый тон, нежный голос, кроткая учтивость, полное
отсутствие высокомерия или неудовольствия застигли девушку врасплох, и она
залилась слезами.
— Ах, сударыня! — воскликнула она страстно,
заломив руки. — Если бы больше было таких, как вы, — меньше было бы
таких, как я… меньше… меньше…
— Сядьте, — настойчиво сказала Роз. — Если вы
бедны или вас постигло несчастье, я от всей души и всем, чем могу, рада вам
помочь. Сядьте.
— Разрешите мне постоять, леди, — сказала девушка,
все еще плача, — и не говорите со мной так ласково, пока вы не узнаете,
кто я такая. Становится поздно. Эта… Эта дверь закрыта?
— Да, — сказала Роз, отступив на несколько шагов,
словно для того, чтобы к ней скорее могли прийти на помощь в случае, если
понадобится. — Почему вы задаете этот вопрос?
— Потому, — сказала девушка, — потому, что я
собираюсь отдать в ваши руки свою жизнь и жизнь других. Я — та самая девушка,
которая утащила маленького Оливера к старику Феджину в тот вечер, когда он
вышел из дома в Пентонвиле.
— Вы?! — воскликнула Роз Мэйли.
— Да, я, сударыня, — ответила девушка. — Я та
самая бесчестная женщина, о которой вы слыхали, живущая среди воров, и — да
поможет мне бог! — с того времени, как я себя помню, и когда глазам моим и
чувствам открылись улицы Лондона, я не знала лучшей жизни и не слышала более
ласковых слов, чем те, какими она меня награждала. Не бойтесь, можете
отшатнуться от меня, леди. Я моложе, чем кажусь, но я к этому привыкла. Самые
бедные женщины отшатываются от меня, когда я прохожу по людной улице.
— Какой ужас! — сказала Роз, невольно отступая от
своей странной собеседницы.
— На коленях благодарите бога, дорогая леди, —
воскликнула девушка, — что у вас были друзья, которые с самого раннего
детства о вас заботились и оберегали вас, и вы никогда не знали холода и
голода, буйства и пьянства и… и еще кое-чего похуже, что знала я с самой
колыбели. Я могу сказать это слово, потому что моей колыбелью были глухой
закоулок да канава… они будут и моим смертным ложем.
— Мне жаль вас, — прерывающимся голосом сказала
Роз. — У меня сердце надрывается, когда я вас слушаю.
— Да благословит вас бог за вашу доброту, —
отозвалась девушка. — Если бы вы знали, какой я иной раз бываю, вы бы я в
самом деле меня пожалели. Но ведь я тайком убежала от тех, которые, конечно,
убили бы меня, знай они, что я пришла, сюда, чтобы передать подслушанное.
Знаете ли вы человека по имени Монкс?
— Нет, — ответила Роз.
— А он вас знает, — заявила девушка, — и
знает, что вы остановились здесь. Ведь я вас отыскала потому, что подслушала, как
он назвал это место.
— Я никогда не слыхала этой фамилии, — сказала
Роз.
— Значит, у нас он появляется под другим именем, —
заявила девушка, — я об этом и раньше догадывалась. Несколько времени
назад, вскоре после того, как Оливера просунули к вам в окошко, — когда
пытались вас ограбить, я, подозревая этого человека, подслушала однажды ночью
его разговор с Феджином. И я поняла, что Монкс, тот самый, о котором я вас
спрашивала…
— Да, — сказала Роз, — понимаю.
— Вот что Монкс, — продолжала девушка, —
случайно увидел Оливера с двумя из ваших мальчишек в тот день, когда мы в
первый раз его потеряли, и сразу узнал в нем того самого ребенка, которого он
выслеживал, — я не могла угадать, о какой целью. С Феджином был заключен
договора что, если Оливера опять захватят, он получит определенную сумму и
получит еще больше, если сделает из него вора, а это для чего-то очень нужно
было Монксу.
— Для чего? — спросила Роз.
— Он заметил мою тень на стене, когда я подслушивала,
надеясь разузнать, в чем тут дело, — ответила девушка, — и мало кто
мог бы, кроме меня, улизнуть вовремя и не попасться. Но мне это удалось, и я
его не видела до вчерашнего вечера.
— А что же случилось вчера?
— Сейчас я вам расскажу, леди. Вчера вечером он опять
пришел. Опять они поднялись наверх, и я, закутавшись так, чтобы тень не выдала
меня, опять подслушивала у двери. Первое, что я услышала, были слова Монкса:
«Итак, единственные доказательства, устанавливающие личность мальчика, покоятся
на дне реки, а старая карга, получившая их от его матери, гниет в своем гробу».
Он и Феджин расхохотались и стали толковать о том, как посчастливилось ему все
это обделать, а Монкс, заговорив о мальчике, рассвирепел и сказал, что хотя он
и заполучил деньги чертенка, но лучше бы ему добиться их другим путем; вот была
бы потеха, говорил он, поиздеваться над чванливым завещанием отца, протащить
мальчишку через все городские тюрьмы, а потом вздернуть его на виселицу за
какое-нибудь тяжкое преступление, что Феджин легко мог бы обделать, а до этого
еще и подработать на нем.
— Что же это такое?! — воскликнула Роз.
— Сущая правда, леди, хотя это и говорю я, —
ответила девушка. — Потом Монкс сказал с проклятьями, привычными для меня,
но незнакомыми вам, что, если бы он мог утолить свою ненависть и лишить
мальчика жизни без риска для собственной головы, он сделал бы это, но так как
это невозможно, то он будет начеку, будет следить за превратностями его судьбы,
и так как он знает о его происхождении и жизни — преимущество на его стороне,
и, может быть, ему удастся повредить мальчику. «Короче говоря, Феджин, —
сказал он, — хотя вы и еврей, но никогда еще не расставляли таких силков,
какие я расставил для моего братца Оливера».
— Для брата! — воскликнула Роз.
— Это были его слова, — сказала Нэнси, пугливо
озираясь, как озиралась она почти все время, пока говорила, ибо ее преследовал
образ Сайкса. — Но это не все. Когда он заговорил о вас и о той, другой
леди и сказал, что, видно, бог или дьявол устроили так, чтобы, назло ему,
Оливер попал в ваши руки, он расхохотался и заявил, что даже и это его радует,
потому что немало тысяч и сотен фунтов отдали бы вы, если бы их имели, чтобы
узнать, кто ваша двуногая собачка.
— Неужели это было сказано серьезно? — сильно
побледнев, спросила Роз.
— Он говорил на редкость решительно и злобно, — покачивая
головой, ответила девушка. — Он не шутит, когда в нем кипит ненависть. Я
знаю многих, кто делает вещи похуже, но лучше мне слушать их десяток раз, чем
один раз этого Монкса. Сейчас уже поздно, а я должна вернуться домой, чтобы не
заподозрили, по какому делу а ходила. Мне нужно поскорее добраться до дому.
— Но что же я могу сделать? — сказала Роз. —
Без вас какую пользу я могу извлечь из этих сведений? Добраться до дому? Почему
вам хочется вернуться к товарищам, которых вы описали такими ужасными красками?
Если вы повторите это сообщение одному джентльмену, которого я сию же минуту
могу вызвать из соседней комнаты, не пройдет и получаса, как вас устроят в
каком-нибудь безопасном месте.