— Что это значит? — невольно воскликнула девушка.
— Что это значит? — повторил Феджин, потеряв
голову от бешенства. — Этот мальчик стоит сотни фунтов, так неужели я
должен терять то, что случай позволяет мне подобрать без всякого риска, —
терять из-за глупых причуд пьяной шайки, которую я могу придушить! И вдобавок я
связан с самим дьяволом во плоти, которому нужно только завещание, и он может…
может…
Задыхаясь, старик запнулся, подыскивая слова, но тут же
сдержал приступ гнева, и поведение его совершенно изменилось. За секунду до
этого он ловил скрюченными пальцами воздух, глаза были расширены, лицо посинело
от ярости, а сейчас он опустился на стул, съежился и дрожал, боясь, что сам
выдал какую-то мерзкую тайну. После короткого молчания он решился взглянуть на
свою собеседницу. Казалось, он немного успокоился, видя, что та по-прежнему
сидит безучастная, в той позе, в какой он ее застал.
— Нэнси, милая! — прохрипел еврей обычным своим
тоном. — Ты меня слушала, милая?
— Не приставайте ко мне сейчас, Феджин, —
отозвалась девушка, лениво поднимая голову. — Если Билл теперь этого не
сделал, так в другой раз сделает. Немало он хороших дел для вас обделал и еще
немало обделает, если сможет. А не сможет, так, значит, нечего больше об этом
толковать.
— А как насчет мальчика, моя милая?.. — спросил
еврей, нервически потирая руки.
— Мальчику приходится рисковать, как и всем
остальным, — быстро перебила Нэнси. — И говорю вам: я надеюсь, что он
помер и избавился от всяких бед и от вас, — надеюсь, если только с Биллом
ничего плохого не приключится. А если Тоби выпутался, то, конечно, и Билл в
безопасности, потому что Билл стоит двух таких, как Тоби.
— Ну, а как насчет того, что я говорил, моя
милая? — спросил еврей, не спуская с нее сверкающих глаз.
— Если вы хотите, чтобы я для вас что-то сделала, так
повторите все сначала, — ответила Нэнси. — А лучше бы вы подождали до
завтра. Вы меня на минутку растормошили, но теперь я опять отупела.
Феджин задал еще несколько вопросов все с той же целью
установить, обратила ли девушка внимание на его неосторожные намеки; но она
отвечала ему с такой готовностью и так равнодушно встречала его проницательные
взгляды, что его первое впечатление, будто она под хмельком, окончательно
укрепилось.
Нэнси и в самом деле была подвержена этой слабости, весьма
распространенной среди учениц еврея, которых с раннего детства не только не
отучали, но, скорее, поощряли к этому. Ее неопрятный вид и резкий запах джина,
стоявший в комнате, в достаточной мере подтверждали правильность его догадки.
Когда же она после описанной вспышки сначала впала в какое-то отупение, а затем
пришла в возбужденное состояние, под влиянием которого то проливала слезы, то
восклицала на все лады: «Не унывать!» — и рассуждала о том, что хоть милые
бранятся, только тешатся, — мистер Феджин, имевший солидный опыт в такого
рода делах, убедился, к большому своему удовлетворению, что она очень пьяна.
Успокоенный этим открытием, мистер Феджин, достигнув двух
целей, то есть сообщив девушке все, что слышал в тот вечер, и собственными
глазами удостоверившись в отсутствии Сайкса, отправился домой. Молодая его
приятельница заснула, положив голову на стол.
До полуночи оставалось около часу. Вечер был темный,
пронизывающе холодный, так что Феджин не имел желания мешкать. Резкий ветер,
рыскавший по улицам, как будто смел с них пешеходов, словно пыль и
грязь, — прохожих было мало, и они, по-видимому, спешили домой. Впрочем,
для еврея ветер был попутный, и Феджин шел все вперед и вперед, дрожа и
сутулясь, когда его грубо подгонял налетавший вихрь.
Он дошел до угла своей улицы и уже нащупывал в кармане ключ
от двери, как вдруг из окутанного густой тенью подъезда вынырнула какая-то
темная фигура и, перейдя через улицу, незаметно приблизилась к нему.
— Феджин! — прошептал у самого его уха чей-то
голос.
— Ах! — вскрикнул еврей, быстро
обернувшись. — Вы…
— Да! — перебил незнакомец. — Вот уже два
часа, как я здесь слоняюсь. Черт подери, где вы были?
— Ходил по вашим делам, мой милый, — ответил
еврей, с беспокойством посматривая на своего собеседника и замедляя
шаги. — Весь вечер по вашим делам.
— Да, конечно! — с усмешкой сказал
незнакомец. — Ну, а что же из этого вышло?
— Ничего хорошего, — ответил еврей.
— Надеюсь, и ничего плохого? — спросил незнакомец,
неожиданно остановившись и бросив испуганный взгляд на своего спутника.
Еврей покачал головой и хотел было ответить, но незнакомец,
перебив его, указал на дом, к которому они тем временем подошли, и заметил, что
лучше поговорить под крышей, так как кровь у него застыла от долгого ожидания и
ветер пронизывает насквозь.
Феджин, казалось, не прочь был отговориться тем, что не
может ввести в дом посетителя в такой поздний час, и даже пробормотал, что
камин не затоплен, но, когда его спутник повелительным тоном повторил свое требование,
он отпер дверь и попросил его закрыть ее потихоньку, пока он принесет свечу.
— Здесь темно, как в могиле, — сказал незнакомец,
ощупью сделав несколько шагов. — Поторапливайтесь.
— Закройте дверь, — шепнул Феджин с другого конца
коридора.
В эту минуту дверь с шумом захлопнулась.
— Это не моя вина, — сказал незнакомец, пощупывая
дорогу. — Ветер закрыл ее или она сама захлопнулась — одно из двух. Скорее
дайте свет, не то я наткнусь на что-нибудь в этой проклятой дыре и размозжу
себе голову.
Феджин крадучись спустился по лестнице в кухню. После
недолгого отсутствия он вернулся с зажженной свечой и сообщил, что Тоби Крекит
спит в задней комнате внизу, а мальчики — в передней. Знаком предложив
незнакомцу следовать за ним, он стал подниматься по лестнице.
— Здесь мы можем обо всем переговорить, мой
милый, — сказал еврей, открывая дверь комнаты во втором этаже. — Но
так как в ставнях есть дыры, а мы не хотим, чтобы соседи видели у нас свет, то
свечу мы оставим на лестнице. Вот так!
С этими словами еврей, наклонившись, поставил подсвечник на
верхнюю площадку лестницы как раз против двери. Затем он первый вошел в
комнату, где не было никакой мебели, кроме сломанного кресла и старой кушетки
или дивана без обивки, стоявшего за дверью. На этот диван устало опустился
незнакомец, а еврей подвинул кресло так, что они сидели друг против друга.
Здесь было не совсем темно: дверь была приотворена, а свеча на площадке
отбрасывала слабый отблеск света на противоположную стену.
Сначала они разговаривали шепотом. Хотя из этого разговора
нельзя было разобрать ничего, кроме отдельных несвязных слов, однако слушатель
мог бы легко угадать, что Феджин как будто защищается, отвечая на замечания
незнакомца, а этот последний крайне раздражен. Так толковали они с четверть часа,
если не больше, а затем Монкс — этим именем еврей несколько раз на протяжении
их беседы называл незнакомца — сказал, слегка повысив голос: