Надзирательница выразила полное одобрение этому образному
суждению, и бидл продолжал свою речь.
— Я и не представлял себе, до чего это может
дойти, — сказал мистер Бамбл. — Третьего дня — вы были замужем,
сударыня, и я могу это рассказать вам, — третьего дня какой-то субъект, у
которого спина едва прикрыта лохмотьями (тут миссис Корни потупилась), приходит
к дверям нашего смотрителя, когда у того гостя собрались на обед, и говорит,
что нуждается в помощи, миссис Корни. Так как он не хотел уходить и произвел на
гостей ужасающее впечатление, то смотритель выслал ему фунт картофеля и
полпинты овсяной муки. «Ах, бог мой! — говорит неблагодарный
негодяй. — Что толку мне от этого? С таким же успехом вы могли бы дать мне
очки в железной оправе!» — «Отлично, — говорит наш смотритель, отбирая у
него подаяние, — больше ничего вы здесь не получите». — «Ну, значит,
я умру где-нибудь на улице!» — говорит бродяга. «Нет, не умрешь», —
говорит наш смотритель…
— Ха-ха-ха! Чудесно! Как это похоже на мистера Граната,
правда? — перебила надзирательница. — Дальше, мистер Бамбл!
— Так вот, сударыня, — продолжал бидл, — он
ушел и так-таки и умер на улице. Вот упрямый нищий!
— Никогда бы я этому не поверила! — решительно
заметила надзирательница. — Но не думаете ли вы, мистер Бамбл, что
оказывать помощь людям с улицы — дурное дело? Вы — джентльмен, умудренный
опытом, и должны это знать. Как вы полагаете?
— Миссис Корни, — сказал бидл, улыбаясь, как
улыбаются люди, сознающие, что они хорошо осведомлены, — оказывать помощь
таким людям — при соблюдении надлежащего порядка, надлежащего порядка,
сударыня! — Это спасение для прихода. Первое правило, когда оказываешь
помощь, заключается в том, чтобы давать беднякам как раз то, что им не нужно… А
тогда им скоро надоест приходить.
— Ах, боже мой! — воскликнула миссис Корни. —
Как это умно придумано!
— Еще бы! Между нами говоря, сударыня, — отозвался
мистер Бамбл, — это правило весьма важное: если вы заинтересуетесь теми
случаями, какие попадают в эти дерзкие газеты, вы не преминете заметить, что
нуждающиеся семейства получают вспомоществование в виде кусочков сыру. Такой
порядок, миссис Корни, установлен ныне по всей стране. Впрочем, — добавил
бидл, развязывая свой узелок, — это служебные тайны, сударыня, — о
них толковать не полагается никому, за исключением, сказал бы я, приходских
чиновников, вроде нас с вами… А вот портвейн, сударыня, который приходский
совет заказал для больницы: свежий, настоящий портвейн, без обмана, только
сегодня из бочки; чистый, как стеклышко, и никакого осадка!
Посмотрев одну из бутылок на свет и хорошенько взболтав ее,
чтобы убедиться в превосходном качестве вина, мистер Бамбл поставил обе бутылки
на комод, сложил носовой платок, в который они были завернуты, заботливо сунул
его в карман и взялся за шляпу с таким видом, будто собирался уйти.
— Придется вам идти по морозу, мистер Бамбл, —
заметила надзирательница.
— Жестокий ветер, сударыня, — отозвался мистер
Бамбл, поднимая воротник шинели. — Того гляди, оторвет уши.
Надзирательница перевела взгляд с маленького чайника на
бидла, направившегося к двери, и, когда бидл кашлянул, собираясь пожелать ей
спокойной ночи, она застенчиво осведомилась, не угодно ли… не угодно ли ему
выпить чашку чаю?
Мистер Бамбл немедленно опустил воротник, положил шляпу и
трость на стул, а другой стул придвинул к столу. Медленно усаживаясь на свое
место, он бросил взгляд на леди. Та устремила взор на маленький чайник. Мистер
Бамбл снова кашлянул и слегка улыбнулся.
Миссис Корни встала, чтобы достать из шкафа вторую чашку и
блюдце. Когда она уселась, глаза ее снова встретились с глазами галантного
бидла; она покраснела и принялась наливать ему чай. Снова мистер Бамбл кашлянул
— на этот раз громче, чем раньше.
— Послаще, мистер Бамбл? — спросила
надзирательница, взяв сахарницу.
— Если позволите, послаще, сударыня, — ответил
мистер Бамбл. При этом он устремил взгляд на миссис Корни; и если бидл может
быть нежен, то таким бидлом был в тот момент мистер Бамбл.
Чай был налит и подан молча. Мистер Бамбл, расстелив на
коленях носовой платок, чтобы крошки не запачкали его великолепных коротких
штанов, приступил к еде и питью, время от времени прерывая это приятное занятие
глубокими вздохами, которые, однако, отнюдь не служили в ущерб его аппетиту, а
напротив, помогали ему управляться с чаем и гренками.
— Вижу, сударыня, что у вас есть кошка, — сказал
мистер Бамбл, глядя на кошку, которая грелась у камина, окруженная своим
семейством. — Да вдобавок еще котята!
— Ах, как я их люблю, мистер Бамбл, вы и представить
себе не можете! — отозвалась надзирательница. — Такие веселые, такие
шаловливые, такие беззаботные, право же, они составляют мне компанию!
— Славные животные, сударыня, — одобрительно
заметил мистер Бамбл. — Такие домашние…
— О да! — восторженно воскликнула
надзирательница. — Они так привязаны к своему дому. Право же, это истинное
наслаждение.
— Миссис Корни, — медленно произнес мистер Бамбл,
отбивая такт чайной ложкой, — вот что, сударыня, намерен я вам сказать:
если кошки или котята живут с вами, сударыня, и не привязаны к своему дому, то,
стало быть, они ослы, сударыня.
— Ах, мистер Бамбл! — воскликнула миссис Корни.
— Зачем скрывать истину, сударыня! — продолжал
мистер Бамбл, медленно помахивая чайной ложкой с видом влюбленным и
внушительным, что производило особенно сильное впечатление. — Я бы с
удовольствием собственными руками утопил такую кошку.
— Значит, вы злой человек! — с живостью подхватила
надзирательница, протягивая руку за чашкой бидла. — И вдобавок
жестокосердный!
— Жестокосердный, сударыня? — повторил мистер
Бамбл. — Жестокосердный?
Мистер Бамбл без лишних слов отдал свою чашку миссис Корни,
сжал при этом ее мизинец и, дважды хлопнув себя ладонью по обшитому галуном
жилету, испустил глубокий вздох и чуть-чуть отодвинул свой стул от камина.
Стол был круглый; а так как миссис Корни и мистер Бамбл
сидели друг против друга на небольшом расстоянии, лицом к огню, то ясно, что
мистер Бамбл, отодвигаясь от огня, но по-прежнему сидя за столом, увеличивал
расстояние, отделявшее его от миссис Корни; к такому поступку иные
благоразумные читатели несомненно отнесутся с восторгом и будут почитать его
актом величайшего героизма со стороны мистера Бамбла; время, место и
благоприятные обстоятельства до известной степени побуждали его произнести те
нежные и любезные словечки, которые — как бы ни приличествовали они устам людей
легкомысленных и беззаботных — кажутся ниже достоинства судей сей страны,
членов парламента, министров, лорд-мэров и прочих великих общественных
деятелей, а тем более не подобает столь великому и солидному человеку, как
бидл, который (как хорошо известно) долженствует быть самым суровым и самым
непоколебимым из всех этих людей.