Мои южные ночи (сборник) - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Владимировна Покровская cтр.№ 44

Я шла мимо вольеров, разглядывая бесновавшихся за ними псов, и все пыталась высмотреть свою девочку. Понимала, что после ранения она должна быть притихшей, возможно, еще не совсем оправившейся. Но все здешние собаки на первый взгляд были полны сил. В конце концов, не в состоянии больше сдерживаться, я обратилась к Улугбекову:

– Скажите, пожалуйста, а какие у сторожевых собак обязанности?

И пока тот говорил что-то мне в ответ, расписывая собачий распорядок дня, я все шла мимо клеток, все смотрела – и не находила. Ни одна из этих собак не показалась мне знакомой. Я в отчаянии вглядывалась в рыжие подпалины на груди, стараясь рассмотреть белесое пятнышко, пристально рассматривала уши, глаза – и не находила Буни. Господи, куда же теперь она могла деться? Неужели… неужели не пережила ранения? От этой мысли у меня темнело перед глазами, и рык охранных собак сливался в ушах в один сплошной протяжный гул.

Дюша, следовавший за нами, то направлял объектив на решетки вольеров, то вскидывал его повыше, на нас с кинологом. Я задала еще какие-то дежурные вопросы и наконец, посчитав, что отснятого материала уже достаточно, чтобы смонтировать репортаж, обратилась к Улугбекову прямо:

– Я слышала, что одна из ваших собак недавно пострадала, задержав зэка при попытке побега.

– Да, вот как раз в декабре был случай, – кивнул киргиз. И вдруг, повнимательнее всмотревшись в меня, добавил: – Так вы из полиции, что ли?

Я же, помотав головой, призналась:

– Нет, я… я ее хозяйка. Я приехала за ней.

– Вот оно что, – протянул кинолог. – Значит, это у вас Силаева ее украла? Вот ведь дрянь! Тьфу, – сплюнул он себе под ноги. – Кинолог с тридцатилетним стажем… Гнать таких надо из профессии. Не понимают, не чувствуют собаку. Гонору много, а понимания никакого. – И, мотнув головой, добавил: – Только ведь Найды тут нет.

– Как нет? – охнула я.

И Дюша, до сих пор снимавший общие планы вольеров, вдруг обернулся к нам и наставил камеру на мое лицо. Знатный должен был получиться кадр – та самая щемящая нотка, о которой я говорила розовощекому начальнику колонии. Корреспондентка расчувствовалась от рассказа лагерного кинолога. В горле у меня холодило, словно я неожиданно проглотила ледяшку, губы отказывались слушаться, и все же я через силу выговорила:

– А где же она?

Улугбеков посмотрел себе под ноги и нехотя стал объяснять:

– Да вы поймите… Найда ведь пострадала, нога у нее хромая осталась. Такая собака в караульную службу не годится. А просто так ее держать здесь, в колонии, кто будет? Силаева забирать ее отказалась, говорит, мол, нет у меня возможности ее кормить.

– Отказалась? – переспросила я.

– Ну да, – сунув в угол рта папиросу, подтвердил кинолог. – А для чего ей подранок? Она ведь собаку под себя готовила, все призовые места на чемпионатах хотела с ней собрать. А теперь-то…

И я в который уже раз за последнее время ощутила прилив удушающей ненависти к Тамаре Андреевне. Она ведь знала, что я возьму Буню в любом состоянии. Но не захотела отдать ее мне, опасаясь за свою шкуру.

– Да вы не волнуйтесь. Когда к нам из полиции заява пришла и оказалось, что у Найды клеймо на ухе совпадает с означенным там номером, я тут же ментам позвонил, чтоб эту суку за жопу взяли, – заверил меня Улугбеков. – Так ей и надо! Ну да хрен с ней. Я что говорю, не годная Найда стала для службы. Что ей оставалось? Только питомник для ветеранов…

– Так, значит, мне искать ее там, в питомнике? – с отчаянием в голосе выговорила я.

И желтолицый кинолог покачал головой:

– Нет. Нет, слава богу. Когда стало ясно, что девать Найду некуда, съездил я к Федюне, уговорил его приехать, взглянуть на нее. Он ее и забрал…

– Федюня? Кто это? – спросила я, чувствуя, как грудь затапливает теплая волна.

Это значило, что моя девочка, по крайней мере, жива. Что ее не доконали где-то в питомнике, не усыпили как ненужный расходный материал.

– Да мужик такой, из местных. В поселке живет неподалеку. Сам вроде тоже раньше охранником был, до пенсии. Он списанных собак подбирает, типа приюта у себя на участке сделал. Ну, знаете, блаженный такой, все про милосердие толкует, про добро, – сухо хмыкнул кинолог. – Ну да, может, и с приветом он, а дело и правда доброе совершает. Сам же в охране служил, знает, что собакам в питомниках для ветеранов не сладко… Условия отвратительные, бывает, псы гибнут в муках… А у него все же забота им, уход. Ну и любовь, как без этого. Он с каждой животиной носится, как с ребенком родным.

Я содрогнулась от его слов. Сколько же раз жизнь моей Буни висела на волоске? Даже выжив после удара заточкой, она могла погибнуть потому, что перестала быть нужна государству, а кормить ее просто так никто не собирался. И только чудо и неизвестный мне Федюня спасли ее. Может быть… может быть, судьба все же хранила ее для меня? В надежде, что однажды я успею, мы с Буней не разминемся и найдем друг друга? А может, это от отчаяния мне хотелось хвататься за любую деталь и выискивать в ней доброе предзнаменование. Слишком многое свалилось на меня за последние несколько минут. Я осознала, что снова не успела, опять упустила Буню, но мало того, пока я медлила, она успела дважды в последний момент спастись от смерти…

– Скажите, пожалуйста, а где живет этот Федюня? У вас есть его адрес? – подступила я к Улугбекову.

Дюша, уже успевший выключить камеру, недовольно заворчал и толкнул меня локтем. Он явно считал, что наши с ним рабочие дела на сегодня закончены, и уже предвкушал обещанное нам начальником колонии застолье у него в казенной квартире.

– Адрес… – хмыкнул желтолицый кинолог. – Да какой там адрес? До поселка Красный Ключ доедете, а там три улицы. Как увидите забор синий, а из-за него кобели на все голоса лают, так, считай, на месте.

Ехать со мной к Федюне Дюша категорически отказался.

– Ты чокнулась, что ли? – бурчал он. – Сначала репортаж этот гребаный придумала, никому не нужный. Колония – тоже мне, тема дня. Так теперь, когда мы все тут отсняли, я еще должен на ночь глядя в какой-то Усть-Пердюйск тащиться к местному сумасшедшему? Нет уж, на фиг. Я жрать хочу. И спать тоже.

– Хорошо, – кивнула я. – Оставайся. Только отдай мне ключи от редакционной «Газели».

– Ну ты, мать, совсем, – покачал головой Дюша, но все же выудил из кармана штанов связку ключей и положил ее мне на ладонь. – Ты хоть представляешь себе, где мы? Здесь же не Москва, глушь. Хер знает кто в потемках по дорогам шастает. Голову тебе открутят – и конец истории.

– А это уже не твое дело, – отрезала я. – Давай-давай, иди. Белоусов уже небось заждался.

И злорадно хихикнула, представив себе, как разочарован будет этот раздувшийся до невероятных размеров младенец, если вместо меня к нему на разносолы завалится носатый Дюша.

Через десять минут, отмахнувшись от жалобного: «Инна, куда же вы?», выкрикнутого мне Белоусовым вслед, я уже рулила по темным запутанным местным дорогам, проклиная все на свете и отчаянно пытаясь отыскать в потемках поселок Красный Ключ. За окнами проносились сугробы – высоченные, чуть ли не в человеческий рост, в Москве я таких и не видела, – покосившиеся столбы линий электропередачи, какие-то сараи, голые поля, мелькала слева кромка темного зимнего леса. Петлять мне пришлось долго, мобильный навигатор работать в этом захолустье отказывался, поселки с виду выглядели почти одинаково – полторы ветхие избушки, крохотный магазин да кое-как восстановленная церковь. Спросить дорогу тоже был тем еще приключением. Попадались мне либо полуглухие бабки, которые долго переспрашивали, что мне нужно, потом щурились и, мелко крестясь, начинали что-то путано мне объяснять, либо благоухающие сивухой мужики, которые и вовсе предлагали плюнуть на Красный Ключ и оставаться пить с ними.