Снайперы - читать онлайн книгу. Автор: Артем Драбкин cтр.№ 35

Дня через два мы встретили старшину, руководившего всем этим. Подошли и спрашиваем его: «Старшой, чего это вы делаете? Зачем?» Он говорит: «Вы не понимаете, это враги народа…» Как-то один раз их привели к нашей кухне. Повар наложил им полные котелки, а мы подсели к одному из этих штрафников парню лет двадцати шести. Стали его расспрашивать, а он только посмотрел на нас и говорит: «Ребята, дайте поесть». Расстегнул карман гимнастерки, вынул бумагу и дает нам. Это был отпечатанный на машинке приговор военного трибунала. Фамилию его я не помню, но текст был примерно такой: «Герой Советского Союза летчик морской авиации старший лейтенант ф. и. о. находясь в ресторане… будучи пьян затеял ссору с офицерами сухопутных войск и с криком: «Бей серую шинель!» выскочил и сломал нос… выбил зубы… приговорен к пребыванию в штрафном батальоне…» Но больше мы их не видели, потому что через несколько дней ушли на фронт. В дорогу нам выдали доппаек и я предложил отдать его штрафникам. Рядом с нами стояли бараки, в которых располагались солдаты эстонского корпуса. Мы собрали плащ-палатку продуктов и попросили двух эстонских ребят передать ее штрафникам.

После этой передышки в октябре 44-го мы отправились на фронт. Ехали поездом в теплушках. И запомнилось, что нас очень плохо кормили. Очень хотелось есть, а тем, кто постарше еще и выпить. Сам же я тогда не пил.

Подъезжали к литовскому городу Шяуляю, у которого состоялось большое танковое сражение, и он был сильно разбит. А с нами в вагоне ехал командир роты капитан Смирнов, работавший до войны на Кировском заводе. Он потом погиб у меня на глазах… Капитан играет на гитаре и вдруг подзывает меня: «Будешь подпевать мне еврейскую песню? – «Разменяйте мне сорок миллионов». Но я никогда до этого этой песни не слышал и он удивился: «Как это ты, еврей, и не знаешь ее?» Во взводе было нас четверо евреев, двое из Одессы. И когда капитан начал играть подошел Мишка, за ним остальные, и стали ему подпевать. Потом еще две или три песни, и ребята стали просить еще. Но он отложил гитару сказав, что на голодный желудок не поется: «Вот все бы отдал, чтобы поесть и выпить». Мишка спрашивает: «Все бы отдали?» Капитан отвечает: «Все!» Тогда Мишка говорит: «Ну, тогда снимайте полушубок. Какой у вас размер обуви?» Капитан ответил. Тогда Мишка спросил у лежавших на нарах солдат, у кого ботинки такого же размера. Велел снять и обратившись к капитану говорит: «Снимайте валенки!» А валенки у него были новые, и капитан удивился: «Это еще зачем?» Мишка отвечает: «Да я верну, не волнуйтесь! Но будет и выпить и закусить». Также Мишка снял полушубки со старшины и заместителя командира роты. В общем, он четверых раздел.

Солдаты бросили им ботинки и фуфайки, чтобы не замерзли. Все же офицеры. И когда мы остановились, Мишка быстро сбегал и узнал, что будем стоять два часа. Вернулся и говорит мне, еще одному солдату и моему дружку Сашке: «Надевайте красные повязки патруля и возьмите автоматы!» Он, Кузнецов Леша и еще один забрали все это барахлишко, а все было новое. Эти полушубки белоснежные – такая красотища. Пошли на площадь, где был рынок. Перед этим он нам объяснил всю операцию. Подходим к рынку, где литовцы торгуют копченым мясом, самогоном, только что выпеченным хлебом. Он приценивается, отдает полушубок, забирает в вещмешок продукты. И так ко второму, третьему… А мы идем сзади и примечаем. Потом подходим к первому литовцу и говорим: «Идет война, а вы раздеваете армию! Вы, что хотите прогуляться с нами в комендатуру?» Тот конечно: «Нет, нет, нет!» и отдает полушубок. Короче все полушубки и валенки мы забрали обратно и вернулись с едой, питьем. Хватило на весь вагон, потому что каждый принес по вещмешку продуктов за спиной и по два «сидора» в руках. Чего там только не было… Ребята хорошо подпили и ехали весело. Пели песни под гитару.

Сидим мы как-то в землянке, четверо евреев. Это я не в сторону ухожу, а вдруг вспомнилось. Сидим, разговариваем о чем-то своем. Вдруг входит наш взводный Ваня Бударин и произносит фразу, от которой мы рты раскрыли: «Ну, о чем толкуем «азохенвейщики?» Спустя лет двадцать мы в очередной раз были в Каменке. В очередной раз там напились, и я тогда спросил его: «Вань, откуда ты это подцепил? Ты же русский человек, уралец». Он отвечает: «Мишка меня и не такому научил. Сейчас скажу. Только ты сядь, а то упадешь». И он мне выдал два ругательства на хорошем еврейском языке. Одно: «Поцелуй меня…», другое, примерно в том же смысле.

Продолжу. Так мы подхарчились и поехали дальше. Выгрузились, потом марш-бросок. Есть в Литве такой город, кажется «Альтсетзяй» (Запись неразборчива. Возможно Аникщяй или же Лаздияй. – Прим. А.Ч.) Короче говоря, там лег практически весь батальон… Не помню, кто тогда был комбатом, но точно не Сироткин. Незадолго до этого его направили, на какие-то курсы и до конца войны мы с ним больше не встречались. Дважды мы по снегу атаковали «фрицев», и оба раза очень неудачно. Наконец заняли немецкие окопы. Снег. Лес. Справа поднимался склон широкого холма, поросшего лесом. Как обычно сразу протянули провод телефонной связи, и как-то так получилось, что я оказался рядом с комбатом. И поэтому отлично слышал, как по телефону на него кричали. Он говорил, что для поддержки нужны танки или самоходки. Потом я понял, что ему приказывают обойти немцев справа лесом, и он послал туда нескольких ребят. Помню, среди них был мордвин по фамилии, кажется Рускин. Через полчаса из четверых возвращаются двое, и у этого мордвина простреленная рука болтается, как неживая. И говорят, что там самоходка. Комбат доложил по телефону, и что-то там на него стали очень громко кричать. Даже нам было слышно. Комбат стал оглядываться, и ребята сыпанули от него, а я не успел. Конечно, если бы сообразил, то сделал бы так же, как и все. То есть они поняли, что он сейчас пошлет, кого-то подрывать эту самоходку. И комбат говорит мне: «Подойди. Возьми с собой семь человек, каждому по две противотанковые гранаты и по бутылке с зажигательной смесью…» Тут же стоял лейтенант, который за день до этого струсил и хоть не был еще разжалован, но от командования взводом был отстранен. Комбат говорит ему: «Пойдешь с ребятами. Вернетесь целыми, верну погоны. Он тебя поведет», и указал на меня. И значит, пошли мы туда…

Вначале шли по снегу нормально, а потом все глубже и глубже. Вышли на просеку и увидели эту штуку… Самоходное орудие, которое у нас называли «Фердинанд»… В общем, ужасно, конечно. А пока мы подбирались и ползли, этот лейтенант опять струсил и, отстав, увел с собой еще двоих. Я залег в воронке метрах в двух от просеки, а ребят отослал от просеки влево. Они отползли, легли у дерева на самом краю. Но я будто что-то предчувствовал и показывал им рукой, чтобы отползли подальше. А самоходка идет, зараза, спускается. Во фланг батальону… Если бы она дошла, то расстреляла бы остатки батальона и все. Шла она медленно и вдруг метрах в тридцати от нас остановилась. Открылся люк и из машины выскочили двое. Встали впереди у гусеницы лицом ко мне, развернули, наверное, карту и стали смотреть. Тут я сообразил, что это шанс. Ухлопать этих и не надо трогать самоходку, и сами живы останемся. Но если бы знать, что это был не весь экипаж… Автомат у меня был поставлен на одиночные выстрелы, я перевел его на автоматический и, наверное, от страха встал и в упор…

В одного сразу попал, и он под гусеницу уполз, а второй все-таки успел заскочить. И как выплюнул из пушки…