Снайперы - читать онлайн книгу. Автор: Артем Драбкин cтр.№ 38

Ночью благополучно перешли линию фронта и сдали в штаб немецкого капитана. Там же написали большое письмо, в котором рассказали, как благодаря этому старику была обнаружена рокадная дорога, был взят ценный «язык» и просили отпустить нашего «фрица» домой. Вручили ему это письмо и, показав куда идти, отправили его одного, без конвоя, на сборный пункт пленных. Вот это запомнилось, потому что сами еще не знали, вернемся ли живыми, а старого немца стало жаль…

Бои были тяжелые, но особенно страшный бой произошел, когда ворвались в Кенигсберг. Мы прорывались через Литовский Вал недалеко от реки Прегель. Перед рвом Литовского Вала кажется, справа находилось кладбище. А за мостом через ров стоял старинный кирпичный форт с фигурами рыцарей на крыше. Ну, там они нам дали… Насколько я понял, именно в том месте у нас была плохо поставлена разведка. Мы брали одну улицу, как вдруг сзади оказывались немцы. Причем и мы, морская пехота, и против нас тоже воевали моряки, снятые с кораблей. Здоровенные, хорошо подготовленные мужики. Там мясорубка была страшная, просто ужасная, поэтому неудивительно, что от нашего батальона остались одни ошметки… Мало уцелело ребят, очень мало… И в отличие от Берлина танки в него не вводили, так что Кенигсберг дался нам, конечно, страшной ценой…

Из нашего пребывания в Кенигсберге запомнился еще такой эпизод. Ворвались мы в какой-то музей. Помню, это было двух- или трехэтажное кирпичное здание. Стали ждать, пока соберутся остальные ребята, потому что вся улица простреливалась, и продвигаться дальше было невозможно. Сзади шли пехотинцы, и вслед за нами в музей вбежало несколько солдат во главе с капитаном. Это я хорошо помню. В помещении, где мы находились, стояли витрины, в которых лежали какие-то монеты или медали. Капитан подошел, посмотрел, повернулся к одному из своих солдат и говорит: «Сними сидор». Солдат снял и капитан ему говорит: «Вытряхни все, что там у тебя есть». Солдат вынул сухари, еще что-то. Капитан не успокаивается: «Все, я сказал!» Тот пытается объяснить: «Там патроны и две гранаты». – «Я приказал!» Ну, солдату, что остается делать, вытряхнул все. Тогда тот локтем в шинели ударил по стеклу, подозвал двоих солдат и говорит: «Выньте стекла!» когда они вынули, он стал собирать монеты и складывать в этот мешок. И так он очистил три или четыре витрины подряд… А с нами был старший лейтенант морской пехоты, фамилию уже не помню. Так он выдернул свой «ТТ», подошел к этому капитану и говорит: «Положи обратно!» Мы замерли. Тот что-то стал дергаться, а старший лейтенант говорит: «Положи обратно. Это не тебе принадлежит. Это всем нам принадлежит», и добавил, обращаясь к пехотинцам: «Выйдите вон!» Но они стоят. Капитан заорал на солдат, чтобы они защитили его. Тут старший лейтенант обернулся к нам и говорит: «Наставьте на них автоматы и заставьте их уйти». Автоматы мы не наставили, просто солдаты сами ушли. Остался только этот капитан, старший лейтенант подвел его к лестнице и так его оттуда швырнул, что тот, по-моему, кубарем по лестнице скатился. И кричал нам оттуда: «Я вернусь!», но, конечно, не вернулся. Вот это я лично видел.

Помню, ворвались мы без единого выстрела, кажется в Прейсиш-Эйлау, ныне город Багратионовск. Это было уже после взятия Кенигсберга и немцы сами ушли. Что-то сидели у дороги рядом с домами. Ждали чего-то, курили. И вдруг тарахтение, едет то ли мопед, то ли мотоцикл с узенькими колесами. На нем немецкий генерал и прямо к нам, тепленький… Мы выскочили он аж рот разинул… А придя в себя начал на нас орать. Я все же не настолько хорошо знал немецкий язык, чтобы понять, о чем речь, но с нами оказался переводчик. Такой с черной бородой, фамилию позабыл. Он стал нам переводить, что оказывается генерал орал, что как это вы здесь, тут должна быть наша часть… Как это вы здесь оказались?! Запомнилось, что у него один крест был на шее и второй на груди.

Сейчас много пишут и говорят о наших зверствах в Германии. Кто-то соглашается, кто-то категорически не согласен, а кто-то выбирает серединку. Но очень важно понять одно. Наш народ пришел туда с пепелищ. Потеряв родных, близких, города, деревни… Абсолютно все! У Константина Симонова есть поэма «Ледовое побоище», а т. к. у меня хорошая память, то я запоминаю то, что мне нравится. И я считаю, что вот этот отрывок из этой поэмы характеризует нашу армию, которая вошла в Европу. Как известно это тевтонцы сперва захватили Псков, а Ледовое побоище состоялось уже потом. В этом отрывке речь идет о псковичах:

И вот когда вошли мы в Пруссию, шли по этой берлинке, непросто было себя сдерживать. Ведь не все же немцы успели убежать, да и сопротивлялись они ожесточенно. Дважды я участвовал в танковом десанте, когда нас сажали на «тридцатьчетверки». Первое, что говорили нам танкисты: «Увидите немца с трубой, сразу стреляйте, иначе и нам конец и вам конец!» Накал боев был страшнейший, ужасный, нечеловеческий, и сдерживать людей было очень непросто. Конечно, замполиты и разные командиры проводили беседы, чтобы помягче относились к мирному населению… Это не значит, что поголовно расстреливали мирное население, но если случалось… Дело не в оправдании тех, кто это делал, но понять то можно?! А как же иначе? Ведь «око за око!» Тут уж ничего не сделаешь, когда позади осталось сожженное и разваленное твое родное…

Помню, когда ворвались в Пиллау, ныне Балтийск, то бои были уже не такие сильные, и город почти не пострадал. Поэтому быстро проскочили его, и помню, там на берегу есть коса Фрише-Нерунг. А мы двое суток не спали, буквально падали от усталости и вдруг напоролись на человек четыреста-пятьсот, короче, больше нашего батальона. Прижали их к морю, и оказалось, что это власовцы, а может, и нет. Короче, русские мужики вооруженные и одетые в немецкую форму. Они сдались и тут, как я позднее понял, перед нашим комбатом встал вопрос – что делать? Ведь батальону приказано продвигаться дальше и оставить их у себя за спиной, это означало наверняка погубить остатки батальона. И тогда он принял такое решение… Весь батальон отправил дальше, оставив один взвод. От пленных отделили примерно двадцать человек, а остальных расстреляли там же на берегу… Оставшихся, заставили стаскивать трупы в море… И я считаю, что другого выхода у комбата просто не было… Если бы он не поступил именно так, то и нашего разговора не было бы. И на фронте много было таких страшных вещей, что дальше некуда…

Как мы от Пиллау добрались до Гданьска, я не помню. Там немцы засели в доме в предместье, по-моему, Гданьска, точно сказать не могу. Этот трехэтажный дом был нашпигован не передать… В подвале стояли пулеметы, на первом этаже находились мирные жители, поляки, а на втором снова немцы, стрелявшие по нам из амбразур, устроенных в заложенных кирпичом окнах. На третьем этаже снова мирные жители, а на чердаке стоял пулемет, бивший с высоты на выбор, поэтому его надо было снять в первую очередь, иначе роту не поднять. Вначале послали троих ребят, но они все погибли. Тогда ротный посылает меня и еще одного парня. Пошли не прямо в лоб, а долго огибали. Помню, какаую-то трубу, наверное, канализационная, но сухая. Проползали по ней пробираясь в тыл к этому дому. Моим напарником был главстаршина Данилин из Белоруссии, которому было уже тридцать шесть лет. Я знал, что срочную он служил на флоте, а после начала войны был призван снова во флот. Сперва, служил на корабле, а потом в морской пехоте. Мы знали его страшную историю. Когда немцы ворвались в их село и увидели в доме на стене его портрет в морской форме, то его жену и двоих детей повесили на воротах их дома… И когда, в 44-м ему пришло письмо с описанием их смерти… После этого, когда ребята брали пленных, он просил их отвести и по дороге уничтожал. Думаю, понять его можно…