– Да. Знаю.
– Сколько еще людей об этом знают?
– Габриэль и я. Наш начальник. И экономка семьи Труэба. Это она зашла в гостиную и обнаружила мальчика.
– И тут же позвонила вам. А вы позвонили вашему начальнику.
Томас кивает.
– У меня как раз заканчивалась смена.
– Разве это нормально? – спрашивает Джон. – Разве нормально, что прислуга звонит вам, а не в полицию?
Томас пристыженно молчит. Лицо залилось краской, руки хватаются за чашку, как за спасательный круг.
– Томас, – мягко говорит Джон, побуждая его продолжать.
– В этом районе все иначе. Это надежное место, застройщики позаботились о том, чтобы кто угодно не смог сюда въехать. Происхождение денег у жильцов должно быть предельно ясным и прозрачным. Сюда хотели заселиться русские и колумбийцы. Им отказали. Но как бы там ни было, здесь живут особые люди. С особыми потребностями.
– Здесь бывали раньше инциденты?
– Таких серьезных не было. Даже близко. Но распоряжение нам давали всегда одно и то же: помалкивать.
– И на этот раз тоже.
– Мне платят не за то, чтобы я встревал в такие дела.
Конечно, думает Джон. За это платят мне. Платишь ты и все наши сограждане.
Джон молчит. Говорить это незачем. Да и потом: уж кому, как не ему помнить о двадцать четвертой статье Конституции
[28]?
Я становлюсь циником, думает Джон. И ему, конечно, все равно. В этом и суть.
Главное – найти Эсекиэля.
– Был ли кто-нибудь в тот вечер на вилле Лос-Лагос?
– Нет. Дом остается закрытым, с тех пор как закончили его строительство, месяцев шесть-семь назад. Они практически сюда не приезжают. Я слышал, что они живут в городе.
– Они не собирались переезжать?
Томас качает головой.
– Обычно жители здесь устраивают торжественное новоселье, когда въезжают в новый дом. И мы, конечно, всегда в курсе. Если приглашают сто человек, у нас всегда заранее есть список из ста имен и номеров машин. Чтобы нам знать, кого пропускать.
– И вы не видели здесь никого из их семьи?
– Я в свою смену никогда их не видел. Но я начинаю в восемь вечера и заканчиваю в восемь утра. Как-то раз приезжала ассистентка с дизайнером, вроде бы они хотели поменять пол на кухне, потому что хозяевам не подошел цвет. Они приехали очень рано, поэтому я помню.
Иметь в распоряжении дом за двадцать миллионов евро и даже порога его не переступить. Вот что значит всемогущество.
– А уборщицы? Часто приходят?
– Каждый день, – отвечает Томас. – Дом всегда должен быть чистым, хоть там никто и не живет. Они приходят в семь утра, а во сколько уходят – не знаю. Думаю, в три, здесь это обычный рабочий день.
– Хорошо. Вернемся в тот вечер. Было ли что-то необычное? Что-то, что привлекло ваше внимание?
– Нет, боюсь, что нет.
– Ладно, – говорит Джон. – Я так полагаю, у вас есть список всех, кто въехал и выехал за вашу смену. Мне нужно посмотреть его и записи с камер.
Система видеонаблюдения, оказывается, просто чудо. Настоящее высокотехнологичное произведение искусства. По всему периметру Ла-Финки расположены датчики движения.
– Но они, конечно, выключены, – говорит Томас. – А иначе бы они срабатывали постоянно. Из-за кроликов.
Кроме зоны отдыха и других комнат для персонала, в подземном помещении есть кабинет видеонаблюдения. Десять мониторов попеременно показывают изображения с сорока камер. И еще два монитора на столе, один из них для получения информации, передаваемой датчиками движения (выключен, как и сами датчики).
– Здесь так много кроликов?
– Безумно много. Тут раньше было поле.
– Только вот нам это вряд ли поможет.
– Эта система – излишество. Нам не нужны эти датчики движения. У нас есть инфракрасные. И когда они срабатывают, мы просто видим это на экране и барабанные перепонки у нас не лопаются. К тому же они так отрегулированы, что не реагируют на то, что весит меньше двадцати килограммов.
– Но в ту ночь инфракрасные датчики не сработали.
– Боюсь, что нет. Система не заметила в ту ночь никакого вторжения.
– Все камеры направлены наружу, за пределы Ла-Финки, не так ли? – спрашивает Антония, которая все это время молчала.
– Конечно. Все улицы внутри района частные. Здесь снимать нельзя.
– Значит, единственная запись, которая нам нужна, – это запись с камеры у въезда.
– Будьте добры, поставьте эту запись, Томас, – говорит Джон и, пока охранник ищет на жестком диске соответствующий файл, поворачивается к Антонии: – А остальные почему нет?
– Если бы Эсекиэль перепрыгнул через ограждение с трупом Альваро, инфракрасные датчики бы сработали.
– А если система дала сбой?
Антония пожимает плечами.
– Здесь сорок камер, и на просмотр записи с каждой из них уйдет по пять-шесть часов. Нам тогда придется десять дней не спать, не есть и вообще ничего другого не делать, только смотреть в экран.
– У нас нет столько времени, – говорит Джон.
У Карлы нет столько времени.
– Поэтому будем делать ставки. Согласно Агуадо, жертва умерла между восьмью и десятью часами вечера.
– Мы также знаем, что он переместил тело. Так что начнем с восьми вечера.
Антония просит Томаса включить запись на всех десяти мониторах, но отмотать ее на разное время. Верхний левый монитор начинает показывать запись с восьми вечера, следующий с девяти, и так далее. Последний начинает с пяти утра.
Получается так:
20 | 21 | 22 | 23 | 00
01 | 02 | 03 | 04 | 05
– Каждый раз, когда на экране будет появляться машина, мы будем останавливать запись и проверять номерные знаки в списке въехавших, – объясняет она.
– Хорошая идея, – говорит Томас. – Вместо десяти часов потратим на просмотр лишь час.
Но времени они тратят гораздо больше, поскольку каждую увиденную машину приходится проверять, а это не быстро. Да и машины въезжают десятками, особенно между восемью и одиннадцатью вечера.
Они ищут что-нибудь странное. Что-нибудь необычное. Но ничего не находят. За исключением пары такси и нескольких «уберов», все машины принадлежат жителям района, либо их друзьям, которым въезд разрешен. По идее, следовало бы проверить всех въезжающих поименно, но для этого нужно иметь в запасе несколько дней и много персонала.