Еще секунда, и они потеряли бы его из вида. Антония сильнее давит на газ. Она знает эту дорогу. На ней гораздо менее плотное движение и полно ответвлений. Если она сейчас не сократит дистанцию и они вновь потеряют его из вида, значит, все пропало.
Ей приходится ждать пять нескончаемых секунд, пока несколько машин перед ней выезжают на съезд. Огромной «ауди» тут нет места для обгона. Лишь когда последняя машина наконец сворачивает с трассы (черепашьим темпом), Антония обгоняет ее справа. Сзади доносится гудок клаксона и, надо полагать, всевозможные ругательства, на которые ей, впрочем, наплевать.
– Быстрее, быстрее.
Впереди длинный прямой участок. Антония перестраивается в левый ряд и разгоняется до двухсот. Педаль газа вжата в пол, двигатель работает практически на пределе. Постепенно она прибавляет скорости, и «порше» становится все ближе и ближе. Сто метров, восемьдесят. Шестьдесят метров.
– Осторожно!
Другая машина, «Фольксваген-Пассат», обгоняет «фиат». Антония дожидается, пока он завершит обгон, и встраивается между «пассатом» и «фиатом». От заднего бампера «ауди» до «фиата» меньше тридцати сантиметров – тот теряет устойчивость от резкого потока воздуха и что есть мочи тормозит. Не мешкая ни секунды, Антония оставляет позади и «пассат», водитель которого также жмет на тормоз.
Джон что-то цедит сквозь зубы.
– Что ты говоришь?
– Тебе ничего. Я молюсь Святому Христофору, покровителю водителей, чтобы он позволил мне вернуться в Бинго Аризона.
– Что ж, мало ли поможет.
Еще один обгон. Последний.
«Порше» впереди меньше чем в сорока метрах, и дорога свободна.
– Должно быть, он нас увидел.
– Черт возьми, конечно, он нас увидел! Мы несемся двести с лишним, и он не замедляет ход.
Двигатель «ауди» уже совсем на грани, но благодаря воздушному мешку, образуемому позади огромного внедорожника, ей почти удается догнать его. Машины уже мчатся практически вплотную друг за другом.
Если он сейчас затормозит, нам конец, думает Джон. Сердце выстукивает в груди, словно танцовщик фламенко на дне рождения у наркодилера.
– Скажи мне, есть ли кто-нибудь с твоей стороны, – говорит Антония.
– Свободно!
Четким движением вывернув руль, Антония выезжает из воздушного мешка «порше» и вырывается вперед, пытаясь ехать с ним бок о бок. На нее тут же обрушивается порыв ветра, «ауди» замедляет ход, и Антония изо всех сил старается не отстать от более мощного внедорожника.
Еще несколько сантиметров. Она что есть мочи жмет на педаль. Ее нога настолько напряжена, что у нее чуть не сводит икроножную мышцу.
– Телефон, Джон! Сфотографируй его, когда мы с ним поравняемся!
Джон борется с блокировкой экрана и с приложением для камеры.
Еще одно усилие.
Машины уже на одной линии. И они видят Эсекиэля. Он высокий (или, возможно, так только кажется из-за внедорожника). Сильные руки. Напряженный взгляд, глаза, полные ненависти, в прорезях черной маски. И третий глаз – дуло пистолета, нацеленное на Антонию.
Первое, что спасает им жизнь, – это крик Джона.
– Тормози, тормози!
Пуля разбивает вдребезги окно «порше» и улетает в никуда. На их пути, метрах в двухстах, едет четырехосный грузовик. Антония вовремя отпускает педаль газа и осторожно переносит вес на тормоз, чтобы вновь оказаться позади «порше». Но Эсекиэль на этот раз не позволяет ей использовать воздушный мешок, чтобы двигаться быстрее, и сам в свою очередь выворачивает руль. Он перекрывает Антонии путь, и ей приходится резко тормозить, чтобы не врезаться в «порше». И тут она видит, что грузовик уже совсем рядом.
Антонии нужно сделать выбор: либо врезаться в барьерное ограждение, либо впечататься в тридцатитонную махину.
И выбор она делает правильный.
На такой скорости «ауди» пробивает цинковый сплав, словно прорывает лист бумаги. Второе, что спасает им жизнь, это то, что здесь нет обрыва, и плавный спуск – по воле какого-то благожелательного божества – практически совпадает с траекторией, проделанной машиной в воздухе. Колеса, соприкоснувшись с землей, не лопаются, и инерция решает пощадить машину в течение метров пятидесяти, пока наконец не спохватывается, что вообще-то той следовало бы перекувырнуться пару-тройку раз. И когда левое переднее колесо все-таки отлетает, получается, что силы трения и притяжения уже позаботились об относительно мягком финише, и машина просто опрокидывается на водительскую дверь и протаскивается последние метры на боку, до полной остановки посреди пустынного поля.
Перевернутый на 90 градусов Джон сейчас тут же бы себя ощупал, чтобы удостовериться, что руки-ноги целы, если бы только он не был сдавлен со всех сторон целой кучей подушек безопасности. Фронтальной, центральной, головной и коленной. Спустя полминуты, когда подушки уже начинают немного сдуваться, ему удается высвободиться и отстегнуть ремень. Он зовет Антонию, но та не отвечает. Тогда он принимается колотить по центральной подушке, отделяющей их друг от друга (все-таки машина стоит этих ста тысяч евро) до тех пор, пока ему не удается увидеть ее лицо. У Антонии закрыты глаза, а из носа бежит тоненькая струйка крови и стекает по щеке.
Нет. Нет.
Джон тут же пытается нащупать пульс у нее на шее. Из-за нервного напряжения у него это получается не сразу. Но едва почувствовав биение, он сразу с облегчением выдыхает. Пульс нормальный, ровный. Видимо, она просто отключилась от сильного удара в лицо подушкой безопасности.
– Я тебе говорила меня не трогать, – бормочет она.
Ну точно все в порядке: она уже переходит из спящего режима в свой обычный бесящий.
– А я тебе говорил, что не надо нас убивать своим безумным вождением.
– Нет, такого ты не говорил, – удивляется она, как обычно, поняв его слова буквально.
– Просто это необходимое условие для сосуществования.
Джон выбирается из машины (мир вокруг внезапно кажется таким медленным, почти неподвижным, а земля под ногами такой надежной, такой твердой) и помогает выбраться Антонии.
– Что ж, мы его упустили.
– Похоже на то, – говорит Антония, пытаясь поддать ногой ближайший камень.
Но головокружение еще не прошло, и она промахивается.
Эсекиэль
Когда он возвращается в свое убежище, в легких у него огонь, а в желудке аккумуляторная кислота.
Какой же я идиот, идиот, идиот.
Вторую ошибку он допустил практически сразу после первой. И из-за этой второй ошибки все могло бы пойти прахом. Вообще все. Из-за его небрежности.
Просто потому что он не подумал об одной существенной детали.