Красная королева - читать онлайн книгу. Автор: Хуан Гомес-Хурадо cтр.№ 43

Тогда работать журналистом было обалденно. Тебя звали полицейские, звали политики, ты был там, где что-то происходило. В трудные годы военного конфликта он едва всюду успевал. Бруно представляет, как бы сегодня освещали в стиле миллениалов новости той поры: «Хочешь узнать, сколько человек убила последняя бомба ЭТА ^[22]? Ответ тебя удивит!»

Сегодня газеты никому не интересны. А в газетах никому не интересно читать о происшествиях. Все происшествия свалили на страницы газет и отставили в сторону, как ненужную китайскую вазу или бывшего председателя правительства. Нет, новости о происшествиях не интересны никому. Что сегодня интересно, так это хлесткое замечание Переса-Реверте ^[23] какому-нибудь политику. Ну или если какая-нибудь женщина станет жертвой гендерного насилия, это тоже привлечет немного внимания.

Но только лишь потому, что сегодня пошла мода на обвинения в подобных преступлениях. Раньше мы бы о таком даже на двадцать седьмой странице заметку не написали. А преступлений было столько же или даже больше.

Газете хотелось бы, чтобы Бруно Лехаррета из нее ушел. Но Бруно Лехаррета уходить вовсе не желает, и он так прямо газете и заявил.

«Мне больше нечем заняться», – сказал он.

«Тебе наверняка хотелось бы посвящать больше времени себе, наслаждаться досугом на пенсии», – вежливо ответили ему. (У Бруно контракт прежнего образца, заключенный еще до рабских времен.)

«Если я уйду сейчас, у меня будет совсем жалкая пенсия, – сказал он. – Так что выплачивайте мне тогда компенсацию».

Газета ничего не выплатила, потому что выплачивать пришлось бы шестизначную сумму. Так что он продолжает получать свои три тысячи евро в месяц, самую высокую зарплату после директорской, чтобы, откровенно говоря, штаны просиживать. Остается лишь ждать и смотреть, который из динозавров умрет первым: печатная журналистика или Бруно Лехаррета. Бруно практически не пьет, совсем не курит и уж тем более не ходит по женщинам – для этого он слишком любит и уважает свою жену. Нет у него и детей, которые могли бы спровоцировать инфаркт или язву. Так что вероятность того, что он пересидит печатную журналистику, пятьдесят на пятьдесят.

И тем не менее Бруно мечтает найти себе какое-нибудь занятие. Совершить последнюю прогулку верхом на лошади навстречу горизонту – сказал бы он, если бы ему нравились вестерны. Но вестерны ему не нравятся, а нравится ему лишь запах типографской краски первого экземпляра, отпечатанного в час ночи; газета, которая оставляет на руках черные следы, а заголовком первой полосы обязательно отправляет кого-нибудь в нокаут. Кого-нибудь, кому не придется по душе написанное. Все прочее – не более, чем пиар.

Но ему больше не представится возможность написать о происшествиях.

Так он думал тридцать четыре секунды назад.

До того момента, как он случайно бросил рассеянный взгляд в телевизор, Бруно Лехаррета был списанным со счетов стариком, встречающим очередной унылый день. И вдруг он увидел репортаж в утреннем выпуске новостей:

«…незаконная гонка, которая по счастливому стечению обстоятельств закончилась без жертв. Впечатляющая авария на окраине Мадрида…»

Бруно не слишком обращает внимание на то, что говорит ведущая. Ему гораздо важнее то, что он видит. А видит он инспектора Гутьерреса собственной персоной рядом с машиной. Его снимали издалека, и от сильного зуммирования изображение дрожит, как застройщик перед следственной комиссией. Но это точно он. В своем элегантном костюмчике. Крепкого телосложения. Не то чтобы толстый.

Нюх Бруно Лехарреты мгновенно обостряется, мышцы лица напрягаются.

Последняя новость об инспекторе Гутьерресе была связана с его неправомерными действиями, из-за которых он оказался под следствием. Видео, на котором он подкладывал героин в багажник сутенеру, стало вирусным (Боже, какое дурацкое словечко), и это за одну только ночь, а затем раз – и испарилось. Как по волшебству.

Бруно знаком с Гутьерресом, к несчастью для обоих. Они друг друга на дух не переносят, с тех пор как однажды перекинулись парой слов по поводу одной новости, которую Бруно хотел напечатать вопреки желанию инспектора Гутьерреса. Полицейская фашистская псина он, этот Гутьеррес. Да и вообще: между ними глубинная неприязнь. Бруно на него зуб держит. И как же он обрадовался, когда инспектор Гутьеррес облажался по-крупному. Бруно сам, собственноручно, подготовил новость про сутенерский багажник, и делал он это с тем нездоровым удовольствием, которое подчас испытываешь, забивая гвоздь в крышку чужого гроба. Ведь забить гвоздь в крышку собственного вряд ли получится.

Все, на что мог и должен был рассчитывать инспектор Гутьеррес, – так это на кабинетную работу до самой пенсии. Как и сам Бруно.

Что-то тут не так.

Тридцать четыре секунды назад Бруно Лехаррета был скучным и занудным старикашкой. Но сейчас он что-то почуял в воздухе. Он пока не знает, что именно делает инспектор Гутьеррес в Мадриде и как он связан с аварией, но обязательно это выяснит.

Он тут же звонит жене (именно звонит, как настоящий мужчина, а не отправляет писульки по «Ватсапу»), чтобы сообщить, что на какое-то время ему придется уехать; затем проверяет, лежат ли в кармане куртки ключи от машины, и смотрит на часы. Если нигде не задерживаться, к обеденному времени он будет в Мадриде.

Ну, разумеется, сделаю остановку в Сантучу ^[24]. Важную остановку, думает он. И улыбается. Злорадной улыбкой.

Он уходит, ни с кем не попрощавшись, потому что никто так и не пришел и прощаться не с кем. Отпрашиваться он тоже не стал. Да и вряд ли кто-то заметит его отсутствие.

Ближе к вечеру, после нескольких часов долгожданного сна, Джон и Антония встречаются в «Бокабло», кафе гостиницы «Де-лас-Летрас», в которой Ментор снял номер для Гутьерреса. Любопытное место на углу с улицей Гран-Виа ^[25]. Окна до пола. Повсюду разложены книги. Посетители к ним и не притрагиваются, зато красиво.

– Мы больше не будем заниматься делом Ортис, – говорит Джон. И все ей рассказывает.

Антония не согласна.

– Прямо сейчас где-то, в какой-то вонючей дыре, сидит взаперти женщина. В подвале, на каком-нибудь складе или в комнате, оклеенной яичными лотками.

– А я думал, яичные лотки не годятся для звукоизоляции.

– А сумасшедшие видели такое в фильмах. И она там одна. Без семьи, без друзей. Не имея даже возможности обнять в последний раз своего сына. Может, ее связали, может, ранили или того хуже. А этот… этот человек… этот Парра.