1814 год: «Варвары Севера» имеют честь приветствовать французов - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Гладышев cтр.№ 10

Наполеон полагал, что французская нация «подвержена быстрому восприятию» и отличается «живым воображением и сильным выражением чувств». 4 января 1814 г. император писал своему министру иностранных дел А. Коленкуру: «Опустошения казаков вооружат жителей и удвоят наши силы. Если нация последует за мной, враг погибнет» ^[91].

В официальной переписке Наполеона, в его декретах лексема «русские» часто соседствует с лексемой «казаки». Так, 21 февраля из своей генеральной штаб-квартиры в Ножан-сюр-Сен Наполеон примирительно писал императору Австрии, что армии Блюхера и Клейста уже разбиты, а война между французской и австрийской армиями не в интересах ни французов, ни австрийцев. И далее, как бы между прочим, но как о само собой разумеющемся, упоминается о населении Франции, «раздраженном в высшей степени всяческого рода преступлениями, произведенными казаками и русскими» ^[92]. 26 февраля из Труа император писал тому же А. Коленкуру, что «всяческого рода зверства (atrocités), совершенные казаками и русскими», всколыхнули столицу, Париж вооружается, 200 000 человек взялось за оружие, этим вооруженным населением командуют 8000 бывших офицеров и т. д. ^[93] Вновь ни англичан, ни немцев… Только «русские и казаки». Император практически шантажирует казаками. Из Суассона он обращается к своему брату Жозефу: «Вы мне пишете, как если бы мир зависел от меня, но я послал вам бумаги. Если парижане хотят видеть казаков, то потом они раскаются, и вы должны сказать им правду» ^[94].

5 марта из главной квартиры императора, что находилась в Фиме, последовали два декрета, которые, по замечанию Ф. Коха, провозглашали войну на истребление и объявляли сопротивление интервентам долгом всякого гражданина ^[95]. В первом декрете в связи с тем, что союзники обещали расстреливать каждого французского крестьянина или горожанина, захваченного с оружием в руках, Наполеон обещал за каждого такого француза мстить, репрессируя пленных союзников. Во втором декрете «русские и казаки» опять выделены Наполеоном отдельно: «В то время как население городов и деревень, возмущенное жестокостями, которые совершили над ними враги, и особенно русские и казаки, из чувства национальной гордости взялось за оружие, чтобы останавливать отряды врага, захватывать его конвои и вообще наносить ему максимально возможное зло, то во многих местах мэры или другие члены магистрата отговаривали население от этого». В связи с этим всех, кто вместо того, чтобы подстегивать патриотический порыв, будут таковой охлаждать, предлагалось рассматривать как предателей ^[96].

В. Девеле опубликовал обнаруженный им в архиве рапорт префекта департамента Кот-д’Ор министру внутренних дел от 19 января 1814 г. Составленный в Семюр-ан-Осуа рапорт повествует об отступлении французов из Дижона. Префект отдельно останавливается на описании состояния умов и, в частности, отмечает, какое положительное воздействие оказала на население департамента прокламация императора, «написанная с той добротой, что свойственна самому прекрасному из суверенов, наполненная силой и правдой и проникающая в самые глубины сердца» ^[97].

Понятно, что префекты будут преувеличивать влияние наполеоновских прокламаций на умы. А вот история Шомона демонстрирует нам другую картину. Уроженец этого города Клод-Эмиль Жолибуа, автор многочисленных сочинений по истории Верхней Марны, основатель «Литературного и научного общества Марны» и знаток департаментских архивов, в своей «Истории Шомона» посвятил несколько страниц событиям в этом городе в начале 1814 г. Свое повествование он начинает с 4 января ^[98]. «В Шомоне воцарилась растерянность. Враг пересек границы. Население группировалось на улицах: люди возмущались бездействием и молчанием властей; добивались новостей». В 4 часа дня комиссар полиции вышел из ратуши и после барабанной дроби зачитал прокламацию сенатора и главного церемониймейстера императорского двора, назначенного чрезвычайным эмиссаром в департамент Верхней Марны, графа Сегюра. В прокламации говорилось, что оставленный своими союзниками император, заботясь о славе нации, мог бы еще продолжать борьбу с коалицией, но, зная от местных властей, что это «благородное дерзновение» (noble audace) стоило бы и так претерпевшим большие тяготы французам очень дорого, он «предпочел свою славу счастью народа» и принял все условия врагов. Враги же под всякими предлогами отказались подписывать мир и вторглись в пределы Франции. «Враг во Франции!» — уже только одно это словосочетание, как следовало из прокламации, налагало на всех французов определенный долг, побуждало к определенным действиям. Прокламация предостерегала французов от излишней доверчивости обещаниям союзников и призывала их к массовому сопротивлению: французы не должны быть ни введены в заблуждение, ни напуганы их лживыми заявлениями. Не надо думать, что противник будет продвигаться в глубь страны, население которой вооружается, чтобы остановить его. Прокламация апеллирует к буржуазной расчетливости и смекалке: «Настолько человек должен был бы быть глуп, чтобы поверить в мнимую умеренность этих иностранцев? Их армия в Германии не имела денег и использовала долговые расписки. По прибытии в страну, в первый день они еще платят несколько экю, во второй расплачиваются бумагой, на третий — насилиями и оскорблениями» ^[99]. Для острастки жителям сообщалось, что армия Наполеона скоро прибудет в их регион, и те, кто вел себя храбро, будут увенчаны славой, а те, кто струсил, покрыты презрением. Необходимо сохранять спокойствие, не бояться врага, ибо мир близок. А те жертвы, на которые правительство призывает пойти, необходимы для заключения выгодного мира. Для того чтобы мир был заключен, враг должен потерять всякую надежду жить за счет населения: отбирать у богатых имущество, а бедных заставлять работать. Только известие о массовом восстании французов может заставить врага повернуть вспять. И казаки не страшны! Тем более что, как уверялось в прокламации, «уже один из наших авангардов изгнал их (казаков. — А. Г.) из Кольмара, а один отряд гнал их от Безансона почти до Бельфора, эльзасские фермеры уже заставили казаков раскаяться за совершенные ими насилия» ^[100].