Лезюр здесь опубликовал сенсационный документ, составленный якобы рукой Петра I, который станет известен как «Завещание Петра Великого». На самом деле это «Завещание» было составлено в 1797 г. польским эмигрантом М. Сокольницким
[51]. «Завещание», в 14 пунктах которого узнаваемы пророчества д’Отерива, было призвано убедить читателей, что варварская Россия — безусловная угроза Европе. В 14-м пункте слышен мотив, который будет часто повторяться в различных вариациях в 1814 г.: часть населения Западной Европы русские планируют переселить в Сибирь.
Французское общество в целом рассматривало Россию исключительно еще как азиатскую державу, которая не входит в число цивилизованных государств, населена полуварварами, которые, несмотря на свое богатство, не имеют ничего общего с французскими «вкусами, наклонностями, духом, любезностью в обхождении, свойственной нашим нравам»
[52]. Даже в обращениях Наполеона к Сенату накануне кампании 1812 г. время от времени звучало слово «варвары».
В Главной квартире императора французов был подготовлен ответ на российскую листовку, призывающую немцев «объединяться под флагом чести и родины», переходить на русскую службу и вступать в немецкий легион. В Moniteur была опубликована статья, в которой говорилось об угрозе германским государствам со стороны России: «Разве могут флаги казаков, русских московитов и татар стать символами свободы Германии? <…> Разве те, кто обращается с людьми, как с лошадьми, могут говорить так с немцами?»
[53]
Вторжение французской армии в 1812 г. в Россию потребовало кристаллизации негативных представлений о русском мире. Основным источником информации о ходе кампании для французского общества были официальные сводки, публиковавшиеся в Moniteur.
О значении, которое придавалось официальным бюллетеням и вообще информационному сопровождению военных действий, свидетельствует, например, письмо командующего дивизией Карра Сен-Сира военному министру Кларку из Гамбурга от 14 ноября 1812 г., в котором шла речь об обнаруженной в г. Вареле листовке, которая висела на том месте, где обычно вывешивались официальные бюллетени Великой армии. Анонимный автор листовки сообщал об отступлении из России наполеоновской армии, «наполовину уменьшившейся из-за холода и казаков». Сен-Сир обращает внимание, что сам-то он получил в Гамбурге эстафету из Берлина с сообщением об отступлении из Москвы только 12 ноября: следовательно, внутренним врагам государства в данном случае помогали информацией либо англичане, либо шведы
[54].
Бюллетени рисовали мрачный образ России. В 16-м бюллетене описываются варварские методы войны: «Покидая Вязьму, русские войска сожгли мост, магазины и самые красивые дома в городе. Перед уходом казаки разграбили город, т. к. русские думают, что Вязьма уже не вернется под их власть»
[55]. В бюллетене от 23 октября 1812 г. в связи с московским пожаром говорится, что «это научит русских воевать по правилам, а не по-татарски»
[56]. Наполеоновские бюллетени акцентировали и чисто военные недостатки казаков, утверждая, что и две тысячи казаков не способны атаковать один эскадрон, находящийся в боевом порядке. 28-й бюллетень от 11 ноября сравнивал казаков с арабами, только и способными, чтобы рыскать на флангах
[57]. 29-й (и последний) бюллетень Великой армии из России
[58], описывая отступление французов в 1812 г., также отзывался о казаках не слишком лицеприятно: «Враг видел повсюду на дорогах следы той ужасной катастрофы, что постигла французскую армию, и старался извлечь из этого пользу. Колонны французов окружали казаки, которые, как арабы в пустыне, овладевали каждыми отставшими санями или экипажем. Эта достойная презрения кавалерия, производившая только шум и не способная сопротивляться и роте вольтижеров, представлялась опасной только в силу обстоятельств»
[59].
Но даже наполеоновские функционеры не все верили «сказкам», приходящим из России: министр почтовых сообщений М.-Ш. Лавалет даже рассердился, прочитав известие о массовом дезертирстве казаков: «Чтобы казаки покинули армию! Казаки, для которых война — главное удовольствие. Да у них есть все, чтобы в ней победить, и нет ничего, что можно в ней потерять!»
[60]
Кампания 1812 года, как ее называют французы, не добавила, если верить М. Губиной, к образу казака новых существенных черт, главной из которых была нецивилизованная «дикость» внешнего вида: «образ казаков остается в рамках уже известного стереотипа <…> Примечательно, что даже во время ужасного отступления к этому образу не добавляется существенно новых более жутких и неправдоподобных деталей»
[61]. Может быть, действительно, принципиально новых черт к образу казака не добавилось: варвары остались варварами, но все же поход в Россию 1812 года дал новую пищу для развития образа казака
[62], а сам исход кампании 1812 года сделал русских главными виновниками неудач французского императора
[63]. При этом кто-то ругал казаков
[64], а кто-то хвалил. Многие французские офицеры, если судить по их мемуарам, все же отдавали должное казакам: «высоко оценивали их качества как солдат и говорили об их неукротимой храбрости. Кроме того, в воспоминаниях не раз проскальзывает восхищение методами боя казаков, их способностью осуществить внезапное нападение. Это восхищение было смешано со страхом и трепетом»
[65].