Ты будешь жить (сборник) - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Герман cтр.№ 23

Следователь был приятный молодой мужчина с хорошим лицом, но Зарема почему-то ничего ему не сказала о кассете. Следователь, у которого под белым халатом виднелся пятнистый камуфляж, записал показания и сказал на прощание:

– Зарема Аламатовна, я глубоко сочувствую вашему горю, слова здесь бессильны. Но пусть Вам будет чуточку легче от того, что бандиты не ушли от возмездия. Прошлой ночью передвижной милицейской группой были задержаны трое боевиков, которые пытались скрыться на автомашине «Жигули». Бандиты, поняв, что им не уйти, стали отстреливаться. Все трое были убиты на месте. Машина загорелась. Короче, нам достались одни головешки, но экспертиза подтвердила, что именно из их оружия был убит ваш муж. – Следователь немного помолчал. – Да, звонил Кадыров, просил пожелать Вам скорого выздоровления и просьбу, в случае какой необходимости обращаться прямо к нему. Просил передать, что для вдовы своего друга Беслана Гусаева сделает все возможное и невозможное.

Женщина заплакала, потом зарыдала в голос, не стыдясь своих слез и размазывая их по лицу. Следователь смешался:

– Ну, не надо так убиваться, Зарема… Аламатовна, все наладится. Время лечит любые раны. Мы звонили в Москву, вашей сестре, она скоро будет здесь.

После его ухода Зарема чуть успокоилась, медсестра сделала ей какой-то укол, и она забылась в полусне, полудреме. Так прошли ночь и следующий день. Следующим вечером приехала сестра Залина с мужем. Обняв и поцеловав Зарему, Сергей вышел на крыльцо больницы покурить. Благополучному москвичу было немного не по себе при виде забинтованной заплаканной женщины. Когда сестры выплакались, Залина сказала:

– Я, к сожалению, не могу долго оставаться здесь. Дети остались практически одни, а вот Сергея, я оставлю с тобой. Через недельку тебя должны выписать. Сергей пока поживет у тебя в доме, будет приносить тебе еду, он это делать умеет. Ну, а когда выпишут, Сергей привезет тебя к нам. С военными он уже договорился, доставят прямо к самолету, договариваться с властями он тоже умеет. Перед уходом Залина наклонилась к сестре и спросила шёпотом, оглядываясь на дверь:

– Скажи мне быстро, кто это был? Бандиты Шамиля, как сказали по телевизору, или кто-то еще?

Зарема посмотрела ей в глаза и прошептала:

– Это были не чеченцы и не мусульмане, это Шидохь-саг, двуличные люди-собаки, которые служат только хозяину, и надевающие маски, чтобы никто не видел их лиц.

Через несколько дней, заранее договорившись с зятем, который ждал ее в машине, Зарема собрала свои вещи и хотела уйти из больницы. В жизни у нее оставались только дети. Окинув последним взглядом свое убежище, она остановилась у открытой двери, за которой начинался чужой и враждебный мир, который уже столько раз предавал. Она сознавала, что пора сделать шаг и не могла его сделать.

Шидохъ-саг (араб.) – человек-пес, человек, надевающий маску. Двуличный человек.

Ножи просыпался рано. Едва лишь лиловое солнце готовилось выглянуть из-за мутной линии горизонта, как он мгновенно открывал глаза, медленно приходя в себя и возвращаясь в явь серого утра. Его выцветшие глаза долго смотрели в глубину двора, на стоящие в углу лопаты, собранный в кучу строительный мусор, большой амбарный замок, висящий на двери недостроенного дома. Потом он поднимался с железной кровати, стоящей под навесом, закрывающим часть двора от дождя, натягивал на себя старую армейскую рубашку с закатанными рукавами, мятые рабочие брюки, резиновые галоши с красной подкладкой. Ему было шестьдесят два года, почти сорок лет его звали Ножи, ровно столько же он отсидел в исправительно-трудовых лагерях советского и постсоветского пространства.

Последние полгода ему снился один и тот же сон. Он, маленький Тамерлан, стоит на полу рядом со столом, за которым мама разливает молоко по глиняным кувшинам, и переступает босыми ногами. Ему совсем мало лет, и он едва достаёт носом до края стола. Молоко журчит и тонкой струйкой наполняет посуду, стоящую на столе. Мама видит его нетерпение и слегка улыбается уголками губ, потом наливает сладкое парное молоко в большую кружку и подаёт ему. Смеется счастливым смехом, видя, как молоко разливается по его лицу.

Ножи хрипло и долго кашляет, сплёвывая жёлто-коричневую слизь. Потом, шаркая ногами, идёт в угол двора, там разжигает небольшой костерок и на закопченные кирпичи ставит железную кружку.

Вот уже много лет его утро начинается с глотка чифира. Крепкий чай можно было сварить и на электрической плитке, но Ножи предпочитает, чтобы чай отдавал дымком. Пока закипает вода и в кружке, накрытой газетным листом, настаивается тёмно-коричневая жидкость, Ножи снимает с двери дома висячий замок, громко кричит в гулкую пустоту дома:

– Ребяты, вставай, уже подъём!

В глубине дома слышится шорох, появляются заспанные «ребяты» – Алексей и Валера, двадцатилетние солдаты, привезённые из Чечни.

Алексея взяли в плен под Урус-Мартаном, Валера сам ушёл из села, где стояло его подразделение. В лесу он натолкнулся на боевиков, которые переправили его в Ингушетию. Четыре месяца назад солдат было трое. Напившись, один из них с обломком кирпича бросился на Ножи. Тот вырвал ему кадык, просто ухватил его своими длинными руками за горло, и через секунду человек захлёбывался своей собственной кровью, дёргаясь в конвульсиях.

Ножи не помнит, как звали того солдата, да и какая разница. Солдаты боялись старика, хотя он никогда не угрожал им, наоборот, готовил еду, угощал чифиром, выдавал привезённую хозяином водку и сигареты.

Хозяин Вахид появлялся здесь один раз в две недели, привозил еду, строительные материалы, о чём-то говорил с Ножи на своём гортанном наречии. Солдаты предназначались для обмена. Где-то в России у Вахида сидел сын, он хотел обменять его на пленных солдат. Переговоры велись то через генерала Лебедя, то через людей, имеющих выход на олигарха Березовского, временами затухая и возобновляясь с новой силой. Вахид не спешил, сыну дали двадцать лет и торопиться было некуда. Переговоры вели верные люди в Ростове и Москве, пленные были спрятаны надёжно, и никто не мог помешать его планам.

Пока Алексей и Валера умывались, натягивая на озябшие от утренней свежести тела одежду, Ножи осмотрел комнату, где спали солдаты. Окна дома закрыты ставнями, отчего в комнатах стоит полумрак. У стены стоит самодельный деревянный, грубо сколоченный стол, на полу лежат два матраса, сваленное в кучу тряпьё. В спертом воздухе чувствуется пряный запах анаши. Старик ворчит:

– Проклятые пацаны, опять курили «шайтан-траву».

Выйдя из дома, он даёт подзатыльник сидящему у огня Валерке:

– Говорил тебе, не кури в доме. Устроишь пожар, хозяин тебя в горы продаст, будешь вместо ишака воду возить.

Ругается он больше для порядка, «шайтан-трава» – это не страшно, обкурившись, пацаны хохочут, их не тянет домой или на подвиги, как того, которого он убил. Ножи подумал, что стареет, раньше он никогда не вспоминал тех, кого убил. Было ли ему страшно, когда он убивал? Нет. Даже тогда, когда он первый раз в жизни зарезал человека.