Чайковский. Гений и страдание - читать онлайн книгу. Автор: Зинаида Агеева cтр.№ 15

5 марта 1887 года в Петербурге был дан концерт Филармонического общества под управлением Чайковского, который имел огромный успех. «Концерт был одним из лучших в сезоне и крайне интересным в музыкальном отношении», – писал композитор и музыкальный критик Геллер Константин Петрович 7 марта 1887 г.

Появились и другие хвалебные отзывы о дирижерском мастерстве Чайковского. Композитор и музыкальный критик Кюи Цезарь Антонович, который был всегда негативно настроен к Чайковскому, вынужден был признать его талант. Он написал 12 марта 1887 года положительный отзыв в одну из газет: «Чайковский явился не только композитором, но и капельмейстером, и капельмейстером он оказался превосходным… Он мог быть дирижерской находкой для концертов Русского музыкального общества».

Петр Ильич был счастлив и делится своими впечатлениями с Надеждой Филаретовной: «Вечер 5 марта будет самым сладким воспоминанием для меня. Мои попытки дирижирования отняли у меня несколько лет жизни, а теперь я испытал минуты счастья и блаженства».

Через два года Петр Ильич стал чувствовать себя совершенно уверенно за дирижерским пультом. 20 ноября 1889 года в Петербурге, как отмечала пресса, «состоялся вокально-инструментальный концерт, посвященный 50-летию художественно-музыкальной деятельности Антона Григорьевича Рубинштейна». Исполнялась оратория юбиляра «Вавилонское столпотворение». Композитор и музыкальный критик профессор Петербургской консерватории Николай Феопемптович Соловьев в своей рецензии писал: «Все лучшие мировые общества слились в один колоссальный хор, который по своей звучности представлял явление совершенно неслыханное у нас в Петербурге. Господин Чайковский, управляющий концертом, руководил оркестром и хорами на славу».

По воспоминаниям певицы и родственницы Петра Ильича Александры Валериановны Панаевой-Карцовой, перед началом концерта он сидел один «на диванчике и рыдал. Его увели в другую комнату. Но вскоре племянник его сообщил: «Истерический припадок у дяди прошел, он просто переутомился, работая день и ночь с неподготовленным оркестром и хорами, не высыпаясь и недоедая». Успокоившись, Петр Ильич появился в зале. «Мне показалось, что он не совсем уверенными шагами направлялся к своему месту», – вспоминала Панаева-Карцова. – Я страшно волновалась и мысленно приговаривала: “Голубчик дорогой, воспряньте духом”». Его встретили аплодисментами, и он «постепенно воодушевился», и «в этом скромном небольшом человеке появилась самоуверенность и властность». Н.Ф. Соловьев писал: «Главное достоинство в руководительстве господина Чайковского – это энергия и большая жизненность. В местах, полных полета, капельмейстер чувствовал себя в своей сфере и вел дело с юношеским энтузиазмом. Юбиляр выходил вместе с Чайковским многократно при громе рукоплесканий».

Только в конце 80-х годов Петр Ильич стал спокойнее и увереннее в себе, сумел полностью преодолеть страх перед дирижерским пультом.

У знаменитого композитора рано появились болезненные расстройства в виде пароксизмов. Они были следствием патологической наследственности (дед по линии матери и дядя страдали припадками с потерей сознания). Повлияли и стрессовые ситуации, на которые его организм реагировал эпилептиформными разрядами. Настоящих развернутых припадков, которые свойственны генуинной эпилепсии, у Чайковского, скорее всего, не было, во всяком случае, о них никто из его окружения не упоминает.

В июне 1849 года во время пребывания в пансионе 9-летний Чайковский заболел корью, осложнившейся, как писали его современники, «нервным расстройством и страданием спинного мозга» (Берберова). Подробно симптомы этого расстройства современниками Чайковского не описаны. А более поздние исследователи переписывали одну и ту же фразу, без ее расшифровки. Мать Чайковского Александра Андреевна 28 февраля 1850 года писала, как уже указывалось выше, бывшей гувернантке Фанни Дюрбах: «Характер Пьера очень изменился, он стал чувствительным и на всякое, не по вкусу сказанное слово слезу уж тут как тут».

Инфекционное заболевание отзвучало, но появились изменения в его характере. Современные психиатры (Г.П. Колупаев, В.М. Клюжев, Н.Д. Лакосина, Г.П. Журавлев) считают, что это «был переломный момент между здоровьем и болезнью, когда он из скромного и послушного мальчика превратился в капризного и несговорчивого». По мнению этих авторов, с этого же времени (1850 год) «появились приступы тоски и неопределенных страхов, стал боязливым и болезненно застенчивым». Более подробных описаний этих «изменений» в доступной литературе не найдено.

Приступы тоски и страха смерти, появившиеся в детстве, продолжались и во время пребывания в Училище правоведения, «и со временем приобрели доминирующий характер» (Колупаев Г.П. и др. Экспедиция в гениальность). В 1861 году, когда Чайковскому исполнился 21 год, «острые проявления болезни стали сопровождаться галлюцинациями», – пишут те же авторы, без указания характера галлюцинаций – были ли они зрительными, слуховыми, тактильными, обонятельными или др. Исследователь И. Глебов писал, что в 1861 году был «период мучительных сомнений и отчаяния, тяготение к смене явлений и постоянному контрасту».

В том же году Чайковский в письмах стал упоминать о появившихся «удариках» после нервных потрясений, неприятностей, при этом ощущал «упадок сил и духа». «Ударики» сопровождались чувством омертвения конечностей. Позже он стал называть их «замираниями». В 26 лет стал писать о приступах беспредметной тоски и острой головной боли – «как будто иглу воткнули в середину головного мозга». Эти явления появлялись внезапно при умственном или чрезмерном физическом напряжении, а иногда без причины, и «никакие средства не помогали, боль исчезала мгновенно сама собой или от внешнего “толчка”». Иногда приступ сопровождался «онемением конечностей».

Петр Ильич писал и о других проявлениях болезни, «о приступах возбуждения и экзальтации», которые чередовались с приступами «пониженного настроения, тоски и страха». Начиная с 1876 года (ему 36 лет) он часто писал о «приступах депрессии со страхами: «У меня три дня хандра, это меня мучает, нужно начинать работать, и хандра пройдет».

В 1879 году, когда ему было 39 лет, он пишет Надежде Филаретовне из Каменки, что чувствует «такое непостижимое утомление всего организма, что не в состоянии двигаться и сообразить какой-либо мысли». Она предлагает ему отдохнуть, и он с радостью соглашается. Был три недели в Сиамаки, откуда писал, что состояние его улучшилось: «До чего же я легко и бодро теперь себя чувствую».

В сентябре 1880 года он снова пишет о приступах головной боли, об ощущении присутствия «иглы в головном мозгу». «У меня плохое состояние нервов, а повода для этого нет». В следующем месяце (октябрь 1880) пишет об «упадке сил и угнетенном состоянии духа». Все приступы были полиморфными. В появлении приступов никаких закономерностей не было, они появлялись в разное время года, дня и месяца, иногда были ежедневными по 5 дней подряд, а иногда в месяц один раз. Заканчивались сном в течение двух часов, после которого чувствовал себя бодрым, «как будто обновленным», а иногда в течение одного или двух дней ощущал «разбитость и слабость».