Ленин в поезде - читать онлайн книгу. Автор: Кэтрин Мерридейл cтр.№ 59

Противники Ленина, конечно же, подняли тему его путешествия домой. Правая пресса высказывалась наиболее прямолинейно, открыто нападая на вождя большевиков – ведь он заключил договор с кровавой германской тиранией. Милюковская “Речь” иронизировала:

К глубокому сожалению, обстановка, при которой прибыл вождь большевиков, не может не вызвать чувства в лучшем случае недоумения даже в лагере социалистов. <…> Ни один гражданин России не считает возможным проявить свое миролюбие в оказывании каких-либо услуг врагу, разоряющему родную страну, или в принятии каких-либо услуг от врага²⁶.

Казалось, это неизгладимое пятно на репутации, однако у Ленина был наготове ответный удар. Ровно в тот же день он разместил в “Правде” статью, в которой бичевал правительства Британии и Франции за то, что те, исходя из своих собственных военных интересов, отказались предоставить свободный проезд всем возвращающимся на родину российским гражданам.

Доклад о поездке мы сделаем Исполнительному комитету Совета рабочих и солдатских депутатов, – заверял Ленин. – Мы надеемся, что он добьется <…> пропуска в Россию всех эмигрантов, а не только социал-патриотов²⁷.

Реакция на выступление Ленина в Исполкоме была смешанной. Хотя никто не зашел так далеко, чтобы открыто осудить его, но Церетели намекнул, что немцы, вполне возможно, использовали эмигранта-большевика в своих интересах²⁸. Ленинское упрямство еще больше осложнило дело. Вместо того чтобы кротко и смиренно объяснить, “как мы доехали”, он бросился снова вдалбливать в головы присутствующим свои “Апрельские тезисы”. Сбить его с этой темы будет невозможно и в дальнейшем. На следующий день Палеолог записывал в дневник:

Милюков говорит мне сегодня утром с сияющим видом: Ленин вчера совершенно провалился в Совете. Он защищает тезисы пацифизма с такой резкостью, с такой бесцеремонностью, с такой бестактностью, что вынужден был замолчать и уйти освистанный… Теперь он уже не оправится²⁹.

Беспристрастным Милюкова не назовешь, однако скандализованы были, кажется, все группы социалистов. Один из присутствовавших назвал речь Ленина “бредом сумасшедшего”, а Федор Дан, один из “сибирских” меньшевиков круга Церетели, говорил, что “тезисы” – это “похороны партии”³⁰. По словам Набокова, Керенский в те дни говорил в кругу членов Временного правительства, что Ленин

живет в совершенно изолированной атмосфере, он ничего не знает, видит все через очки своего фанатизма, около него нет никого, кто бы сколько-нибудь помог ему сориентироваться в том, что происходит³¹.

Внутри партии не было мира, но только Каменев осмелился печатно вызвать Ленина на полемику.

Что касается общей схемы т. Ленина, предусматривающей немедленный захват власти рабочими, – писал Каменев в “Правде”, – то она представляется нам неприемлемой, поскольку она исходит от признания буржуазно-демократической революции законченной и рассчитана на немедленное перерождение этой революции в социалистическую³².

Подобную критику поддержал бы каждый меньшевик, поскольку эта позиция требовала спокойной, терпеливой и надежной работы в комитетах и комиссиях. Но Ленин вовсе не говорил ни о немедленном введении социализма, ни о мгновенном построении рая на Земле: он снова и снова настаивал на том, что необходимо оградить завоевания революции от класса, который по самой природе своей является врагом демократии и мира. Болтовня марксистов о буржуазно-демократической революции полностью устарела, объявил Ленин: старая формула “никуда не годна. Она мертва. Напрасны будут усилия воскресить ее”³³.

Если бы в последующие два месяца Ленину не удалось объединить вокруг себя партию и привлечь к ней новых сторонников, апрельские тезисы затерялись бы, наверное, в архивной пыли. Одна из причин победы Ленина заключалась в его силе убеждения. В то время пока другие вели переговоры и обменивались сложными компромиссами, двигаясь зигзагами, словно по минному полю, Ленин знал наверняка, куда он идет и зачем. Его энергия поражала; он писал и спорил неустанно, он повторял одно и то же до тех пор, пока у его противников уже не оставалось сил для того, чтобы подыскать новые аргументы. По мнению Суханова,

Ленин проявлял такую изумительную силу, такой сверхчеловеческий натиск, что его колоссальное влияние в среде социалистов и революционеров уже достаточно обеспечивается самими свойствами его натуры³⁴.

Он создал партию большевиков и давно одержал верх над соперниками в этой партии. Обычно его идеи вызывали противодействие, но, даже когда все аргументы были исчерпаны, его неукротимая энергия покоряла людей сама по себе.

И все же Ленин победил не только благодаря грубой силе убеждения. В конце концов, он говорил именно ту правду, какую именно в тот момент и хотели слышать. Тонкие детали конституционных реформ были совершенно неинтересны голодным рабочим и терявшим терпение солдатам столичного гарнизона. Какие бы пространные дискуссии о целях в войне ни вел Церетели в Исполкоме, люди, вышедшие на улицу, совершили революцию ради мира, рабочих мест и хлеба. По мере того как ослабевала эйфория от того, что ненавистный режим свергнут, проблемы, ради решения которых люди рисковали своей свободой, проступали вновь и с удвоенной силой.

Война уничтожила систему торговли в Европе, товарные запасы России – от продовольствия до медикаментов и топлива – были исчерпаны. Дефицит привел к росту цен, фабрики встали, поскольку не было сырья, и тысячи рабочих остались без работы. Транспорт тоже стоял, муки и угля хронически не хватало. Подобные трудности были не только у России (с ними в той или иной степени столкнулись почти все европейские экономики), однако поражало, что петроградские либералы не могут придумать ничего лучше, как вернуться к правилам, которые худо-бедно работали до войны. Они хотели, чтобы на улицах был порядок, чтобы собственность была защищена, чтобы работали суды, чтобы образованные избиратели создали новое цивилизованное государство. Но правда состояла в том, что война продолжалась, и каждый новый день кровопролития уничтожал надежды на демократию. Что бы ни говорили Милюков или даже Церетели (с его вечной ставкой на компромисс), неясно было, зачем нужно воевать дальше.

Трудности были настолько очевидными, что их, конечно, замечал не только Ленин. Некоторые члены большевистской партии более низкого ранга пришли к сходным выводам. Выборгскому комитету никогда не нравилась идея двоевластия, левые были критически настроены по отношению к каменевской “Правде”, а некоторых радикалов в Петрограде мутило при одной мысли о каком-либо перемирии с меньшевиками. В этом смысле ленинские слова пали на благодатную почву, так как часть публики уже была к ним подготовлена.

Поток новых членов наводнил партию. Из сравнительно небольшого движения (23 600 членов в феврале 1917 года) к апрелю партия превратилась в мощную силу из 80 000 человек³⁵. В отличие от ветеранов, которых жизнь научила выдержке и терпению, необходимым в долгой игре, новички из пролетарских рядов были настроены радикально и хотели чего-то большего, нежели болтовня и обещания.