Часть, извлеченная из архива. Дело возобновляется в связи с появлением новых обстоятельств. Пересек собственный след во времени, пустое дело.
Само собой, новое обстоятельство нарушает все законы природы, относящиеся к перемещениям во времени, но это не главное. И не самое страшное. Хуже всего то, что все труды Коммутатора по реконструкции прошлого, свободного от влияния деятелей древней эры, не боявшихся лезть в чужую жизнь, идут насмарку.
Достаточно отвалиться одному камешку в мозаике, достаточно выпасть одному звену в цепи – и все искусственное здание вновь созданного прошлого обрушивается, как тот дворец на песке… Куча темпорального мусора – из нее никакой Коммутатор уже ничего не построит.
Имея точку опоры, можно опрокинуть мир, но сначала надо как следует упереться ногами. Над этим Центральный коммутатор и работает последние шесть десятков лет. Создается солидная платформа в далекие доисторические времена – прочный фундамент для надежной постройки будущего.
Ничего не вышло, и все из-за меня.
Тот день я припомнил до мелочей. Как подошла решительная минута, как я распахнул дверь, как прицелился, как выпустил три заряда в грудную клетку андроида прежде, чем он осознал вмешательство новой силы. Карг рухнул на мокрые доски; его люди хотели напасть на меня, но, упершись в защитное поле, запаниковали. В одно мгновение абордажная команда очистила палубу, галеон оделся парусами и с попутным ветром исчез в потемках неписаной истории. Без приключений я доставил галеас – бывший, разумеется, мобильной базой специальных операций – к перевалочному пункту в локусе Q-637. Оттуда его переправили на ближайшую складскую площадку по линии Коммутатора.
Точнее, теперь уже не переправили.
Не дав двери открыться, я помешалдругому выполнить задание, разрушая целый сегмент перестроенной темпоральной матрицы – вместе со стратегическими планами Центрального коммутатора. Карг спокойно ушел, целый и невредимый, а я лежу на палубе мертвый, с круглой пулей в горле.
И я же стою на палубе, глядя на свой собственный труп, пока до меня доходит цена совершенной ошибки.
От агента Коммутатора бывает нелегко избавиться. Убить или обезвредить агента непросто благодаря вложенным в него достижениям весьма передовой науки.
Но вот если поместить его во временну`ю петлю в пределах неосуществившейся альтернативной реальности, тогда другое дело. Из замкнутого отрезка псевдореальности нет выхода в будущее, которого вдобавок не существует вовсе. Выведен из игры навсегда.
Даже если я выживу – в чем нетрудно усомниться, принимая во внимание пожар под палубой, – выхода не будет. Генератор персонального хронополя разряжен, и на мониторах Коммутатора нет и не может быть никаких следов: при последнем переходе я не вводил места назначения. Другого меня убили при исполнении служебного долга, в момент, когда ему пришлось на мгновение выключить защитное поле, чтобы применить оружие… В списках Коммутатора одним бестолковым агентом станет меньше, только и всего.
Даже двумя – не забудьте вычеркнуть того, кто сунул нос не в свое дело.
Лихорадочно перебирая варианты, я нашел один небезнадежный. Этот вариант мне понравился больше, чем близкая перспектива поджариться живьем, хотя и ненамного.
Персональный генератор хронополя всегда при мне, хотя сейчас и не настроен на пункт назначения. Зарядить его можно только на базе, но сейчас в моем распоряжении дубликат – в трупе. Основные цепи, от антенны до блока питания, состоят из нервной ткани носителя.
Для необратимых изменений в мозгу довольно нескольких минут кислородного голодания, но цепи генератора попроще и должны пока работать. Настройки перехода – вопрос куда более интересный. Учитывая грубые нарушения причинных связей – еще и праздный. Кроме того, адрес перехода отчасти зависит от планов трупа на момент смерти.
Палуба раскалилась настолько, что жгла через подошвы ботинок. Дым становился гуще с каждым мгновением, огонь ревел, как тропический водопад в сезон дождей.
Я присел на корточки у собственного трупа; рот оказался приоткрытым, весьма кстати. Чувствуя спиной, как из люка вырывается гудящее пламя, я набрал свой код на коренных зубах.
Титан ударил в ладоши, прихлопнув меня, как муху.
12
Очнулся я в падении, вокруг было темно. Ухватиться ни за что не успел, свалился в воду – теплую, вонючую, вязкую, вроде горохового супа. Вынырнув на мгновение, я не успел отплеваться: мерзость затягивала. Плыть толком не выходило, удалось лишь найти ненадежное равновесие, когда ноздри удерживались на поверхности. Глаза были безнадежно залеплены грязью.
Тому, кто смог бы нарезать этот запах на листы, удалось бы продать его в качестве линолеума. Кашляя и барахтаясь, я нащупал дно, твердое и наклонное. Устроившись на четвереньках, я попытался протереть глаза, без особого успеха. Выползти наверх тоже не удалось: дно оказалось скользким, и я чуть не нырнул с головой опять.
В следующий раз пришлось действовать осторожнее, постепенно подтягиваясь на руках и используя подъемную силу жидкой грязи. Действительно, мне удалось нащупать берег. Очень странный берег: твердый, гладкий, уходящий вверх, наподобие стенок кухонной раковины. Оскальзываясь, я попробовал сдвинуться в сторону, но везде было одно и то же. Запах сточной канавы душил, под руками расползалась какая-то губчатая дрянь; отчаянным усилием я поднялся на ярд и тут же соскользнул на два.
Усталость уже давала о себе знать. Ухватиться не за что и без отдыха не обойтись, но стоит расслабиться – утонешь. Подумалось, каково это: уйти под клейкую поверхность, набрать полные легкие непостижимой гадости, умереть – и превратиться в черную гниль. Точно такую, в какой я сейчас барахтаюсь.
Мысль испугала меня не на шутку. Разлепив рот, я закричал.
И услышал ответ.
– Ну-ка, перестань барахтаться! Бросаю конец! – раздался голос сверху.
Голос был не просто женский, но сладкий как мед – слаще ангельского хора. Я что-то каркнул, пытаясь беззаботно пошутить в ответ. На высоте тридцати футов и на удалении примерно пятидесяти зажегся фонарь. Побегав некоторое время по черным пузырям на поверхности гнусной лужи, ослепительный луч ударил мне в глаза.
– Лежи спокойно! – потребовал ангельский голос.
Луч света убежал куда-то в сторону, потом вернулся. Что-то со свистом обрушилось вниз и ухнуло в грязь совсем недалеко. Побарахтавшись еще немного, я нащупал полудюймовый конец – такой же скользкий и мерзкий, как и все остальное.
– На конце – петля. Накинь ее на ногу – вытяну наверх!..
Добраться до узла оказалось несложно: веревка скользила хорошо… Я еще раз окунулся с головой, пытаясь продеть ногу; решил, что и двумя руками удержусь. Петля легко вынесла меня на поверхность, но дальше пошло хуже: берег с каждым ярдом становился все круче. На предпоследнем футе уклон достиг тридцати градусов, и меня плотно прижало к твердой стенке; я услышал, как трется веревка. Через мгновение острый край ободрал руку, и я едва не выпустил петлю. Еще рывок, и последний фут остался позади. Закинув ногу за твердую границу зловонной преисподней, я подтянулся, упал на рыхлый песок, прополз еще шаг, уронил голову и лишился сознания.