Женщина во тьме - читать онлайн книгу. Автор: Ванесса Сэвидж cтр.№ 64

Приговор по делу Яна Хупера, осужденного в 2001 г. за преступления в печально знаменитом доме-убийце, отменен. Заключенный выпущен на свободу. Это ставит под сомнение его причастность к убийствам.

Представитель полиции Южного Уэльса сообщил, что обстоятельства дела будут пересмотрены.

Во вторник без лишнего шума Хупер покинул тюрьму. Где он находится сейчас – неизвестно, однако по условиям освобождения в родной город Яну Хуперу возвращаться запрещено.

Сара

Я все еще в подвале, в темноте. Подняться не могу. В двух шагах, прислонившись к стене и обхватив голову руками, сидит Патрик. Не знаю, сколько времени я так пролежала, – мне кажется, целую вечность. «Шевелись, – говорю себе, – вставай!» Неуклюже поправляю одежду. Он даже джинсы с меня не снял – просто спустил до колен. Губы горят. Мне кажется, я сама их искусала, а Патрик ни в чем не виноват. С трудом заставляю себя сесть, но чувствую, что встать не смогу.

– Прости меня, – шепчет Патрик упавшим голосом. От его ярости не осталось и следа. Эти вспышки… Анна сказала тогда: «Ситуация обостряется…» Она права, я знаю. Во время наших дружеских бесед – вернее, это я думала, что они дружеские, – она говорила что-то еще, про единственный выход – умереть. Не хочу множить число тех, кто выбирает смерть.

Стираю струйку крови, бегущую по подбородку. Подходит Патрик, он склоняется надо мной, и я вижу, что его белая рубашка тоже в крови. От него разит потом и перегаром. Меня тошнит. Судорожно глотаю подступивший к горлу комок. Патрик целует меня в щеку, а я плачу. Даже не заметила, что слезы, не переставая, текут по лицу. Надо взять себя в руки.

– Сара, я не нарочно, – говорит он, – так вышло. Но ты все время меня обманывала. Я прошел мимо галереи, увидел повсюду плакаты с твоим именем, там был Бен и я…

Похоже, кровь на рубашке мужа вовсе не моя.

– Что ты с ним сделал? – шепчу, еле ворочая разбитыми губами.

– Вставай.

Больно впившись в руку пониже плеча, он поднимает меня. Ноги дрожат, и, если муж меня отпустит, я наверняка упаду. Он держит меня за талию и опять, изображая дурацкую пародию на танец былых времен, начинает вращать по подвалу.

– Я хотел убить твоего любовника. – Патрик приглаживает мои волосы, отводит упавшую на лицо прядь. – Хотел запереть тебя в подвале, а его найти и убить, чтобы сделать тебе больно.

– Оставь его, – говорю, – он ни в чем не виноват, между нами ничего не было.

– Я никогда не желал тебе зла. – Небритый подбородок Патрика царапает мне щеку, чувствую его несвежее дыхание. Меня трясет. – Я хотел… Мне была нужна только твоя любовь. Я хотел, чтобы у нас все было по-другому, прекрасно, идеально. Я мечтал изменить и этот дом, и этот город.

Смотрю на мужа: где звезды на ночном небе, ракушки, набившийся в туфли песок, теплые дни и веселый смех?

– Все твои рассказы… Хоть в одном из них была капля правды?

Патрик мотает головой.

– А слова на стене? – Мое сердце выскакивает из груди. – Кто их написал? Ты?

Молчание затягивается и постепенно заполняется словами, нацарапанными на грязной стене подвала испуганным ребенком: «Я плохой, я очень плохой, я плохой…»

– Долгие часы я провел в этом подвале, – говорит муж таким голосом, что у меня перехватывает дыхание. Патрик отводит глаза. – Меня сажали сюда за непослушание.

– Кто? Родители? – Он кивает. Не могу вздохнуть. Вспоминаю метры стены, исписанные корявым детским почерком. – Зачем? Я не понимаю…

– Иногда они запирали меня на ночь, – шепчет муж так тихо, что мне приходится напрягать слух. – Отводили сюда, выкручивали лампочку, чтобы сидел в темноте, и запирали дверь. Иногда – смотря за что наказывали – через час или два меня выпускали. А за особые проступки оставляли на всю ночь.

Я вся дрожу. В подвале и днем холодно и сыро. А ночью? Просачивается ли свет хотя бы через дверную щель? Мог ли он видеть вылетавший изо рта пар, от которого тени в углах становились еще темнее, а воображение превращало их в чудовищ? Или ребенок сидел в полной темноте?

– Сразу в подвал они меня обычно не сажали. Особых каверз за мной не водилось – мог испачкать ковер, потерять кроссовки или попасть в окно футбольным мячом. Набедокурю – они сами узнают, или кто-то доложит, – и начинается томительное ожидание. Днями сижу, не выходя из дому, мне страшно, чувство вины разъедает душу, оно растет, растет, ни на минуту не давая забыть чертовы кроссовки или разбитое окно. А родители все молчат, а я жду, жду…

От ужаса сводит спину. Представляю себя испуганным маленьким мальчиком, который в страхе ожидает неминуемой расплаты за потерянные башмаки.

– И знаю, – продолжает Патрик, – что они все равно отведут меня в подвал и заставят придумывать себе наказание.

Не понимаю, как эти люди – я была в их тесном жарко натопленном жилище – могли так холодно, так жестоко обходиться с ребенком, со своим собственным сыном.

– А я лежу, уткнувшись в мокрую от слез подушку, и, воображая будущие кары, умираю от страха. И вот родители спрашивают: «Патрик, как ты думаешь, какого наказания ты заслуживаешь?» А я все время думал, думал, поэтому проступок начинал казаться мне чем-то ужасным, и я придумывал себе самые страшные наказания: за потерянные кроссовки следует отнять у меня велосипед, за пятно на ковре – запереть в темном подвале, а за треснутое стекло – избить…

– Неужели родители все выполняли?

– Еще бы! – голос Патрика звучит бесстрастно, но лицо… – Они даже ужесточали наказания: оставив ведро вместо туалета и бутылку воды, на два дня запирали в темноте.

– За пятно на ковре?

Я вздрагиваю и закрываю глаза. Воображение рисует сырой темный подвал, он полон странных шорохов, и ребенку мерещится, что вокруг толпятся призраки.

– Видела шрам на спине? Помнишь, я говорил, что упал? Нет, это след от пряжки отцовского ремня, которым меня отстегали за разбитое окно. Они вытворяли такое: она – своими пальцами, он – кулаками, – шепчет Патрик, – а на людях все выглядело благополучно и благопристойно. Никто и подумать не мог, что…

– Почему ты никогда ничего мне не говорил?

Патрик отстраняется, в образовавшийся промежуток заползает холод.

– Не хотел быть тем мальчиком из подвала. Только не в твоих глазах. Ты так на меня смотрела… И тот Патрик – Патрик с выдуманным детством, каким меня видела ты, мне очень понравился.

Интересно, зная правду, смотрела бы я на него другими глазами?

– Когда мы с родителями здесь поселились, – судорожно вздыхает Патрик, – все было иначе. Отец работал, у нас был дом. Они строили планы, много разных планов. Даже ребенком я знал об этих прожектах и мечтал, чтобы они воплотились в жизнь. Постепенно все начало приходить в упадок, и я наблюдал, как родители отчаянно сражались и с поломками в доме, и с алкоголизмом отца. Я видел, как все это их добивает.