* * *
Беру телефон и звоню Анне – автоответчик. На столе давно стынет курица, в духовке пересыхают овощи. Нужно было ехать в больницу. Сколько прошло времени? Джо привезут не раньше чем через час. Невыносимо сидеть, уставившись на циферблат. Решаю пойти в студию и загрунтовать несколько холстов. Может, завтра возьму с собой Джо. Пусть мастерская станет убежищем и для него.
На этот раз воспользуюсь не тем входом, что ведет из галереи, а другим, секретным, с улицы. Он прячется в тени, и раньше, проходя мимо, я его не замечала. Смотрю на ключи с болтающимся брелоком-раковиной, на освещенную витрину и застываю в нерешительности. Пожалуй, все-таки пройду через выставочный зал. Переброшусь несколькими словами с Беном, и глядишь – сжимающий горло страх ослабит хватку.
Берусь за дверную ручку и через стекло вижу Бена и Анну. Она перегнулась к нему через стойку, смеется. А уверяла, что он странный, называла чудаковатым. И ни слова о том, что и сама не прочь с ним поболтать. И вполне по-дружески. Отступаю в тень.
Вот и убежища у меня больше нет.
* * *
Когда возвращаюсь, в доме темно. Кусаю губу: почему их так долго нет? Не находя себе места, хожу из комнаты в комнату, зажигаю свет, на полную громкость включаю радио. О господи, подъехала машина. Выбегаю в прихожую. Первым входит Джо. Меня накрывает паника, рука невольно тянется к животу, боль пронзает желудок. Мальчик – бледный, худой, сломанный – выглядит ужасно. С ним рядом Миа. Не глядя ни на нее, ни на меня, он спешит оторваться от идущего сзади Патрика.
– Обед готов. Я пожарила курочку, как ты любишь.
Хочу обнять Джо и не могу сдвинуться с места.
– Я не голодный. – Сын по-прежнему смотрит в пол. – Хочу лечь.
– Врач дал кое-какие лекарства, – говорит Патрик, и шуршание больничного пакета действует на меня, как горлышко бутылки на завязавшего алкоголика: пересыхает во рту, и отчаянно хочется, проглотив белую таблетку, заглушить приступ паники.
Джо ковыляет по лестнице, Миа поднимается за ним. Я иду на кухню. К Патрику.
* * *
– Джо? – держа в руках чашку, стучусь в комнату сына.
Как давно мы на целый день не оставались дома вдвоем – муж на работе, Миа в школе.
Ответа нет. Стучусь громче. Вспоминаю о том времени, когда двери не закрывались, а дети были маленькими. Джо часами сидел рядом со мной за столом. Мальчик раскрашивал, рисовал, клеил, подробно рассказывал, как прошел день в школе.
То был совсем другой Джо, совсем не похожий на юношу, что открывает мне дверь сейчас. С какого-то момента сын вдруг замкнулся, стал на меня кричать, грубить. Режет себе вены, и я не знаю ничего о жизни, которую он ведет. Но сегодня, как когда-то, в доме только я и Джо. И я – мама – могу создать ему уют, успокоить его.
– Хочешь чаю? – спрашиваю через щель между косяком и дверью. Мне кажется, Джо сейчас захлопнет ее прямо перед моим носом. – Я звонила в школу, сказала, что ты придешь только на следующей неделе. Так что мы сможем провести несколько спокойных дней, заняться чем-нибудь вместе.
Не выдерживаю его взгляда и отвожу глаза. С языка вот-вот сорвется, что я старалась для всей семьи, хотела сделать все как лучше, но Джо смотрит так, будто знает все. А если так, он должен меня ненавидеть. Мысль об этом невыносима, нужно сделать хоть что-то. Потупив взгляд, отхожу от двери.
– Вместе? – смеется Джо. – Пойдем в парк и ты покатаешь меня на качелях?
– Я думала, мы могли бы порисовать… – Смотрю на опухшие, покрытые синяками руки Джо и осекаюсь.
Господи, разве можно придумать большую глупость? До того как сын сможет взять в руки кисть, пройдут недели.
– Про школу можешь забыть. Я туда не вернусь. Я больше никогда не пойду в школу.
Прикусываю язык, чтобы не сказать очередную глупость вроде «как насчет колледжа?» или «а что с экзаменами?», и спрашиваю:
– Можно мне войти?
– Прости, – бормочет Джо, пропуская меня в комнату.
– За что? – Присаживаюсь на край кровати.
– За это, – протягивая мне скрытые рукавами запястья, отвечает сын.
– Тебе не за что извиняться. Это я, я должна была знать, должна была видеть.
– Ты не виновата. Я слышал, в больнице Миа кричала, что все из-за тебя. Это неправда.
– А если бы после смерти мамы я не впала в депрессию, не наглоталась таблеток, ты мог бы поговорить со мной откровенно?
Джо откидывается на постель.
– Не знаю, – отвечает он не сразу.
– Джо, – беру его за руку, – а теперь можешь? Как раньше, помнишь? Пусть все будет по-старому.
Он поднимает на меня глаза, полные слез.
– Ты живешь в каком-то своем мире, ты меня перестала слышать. В тот день, когда умерла твоя мама, отец застал меня с одним парнем и сказал… Сказал такое… Потому я и взял его чертову тачку. С тех пор все и началось… А ты ничего не знала.
– Господи! Джо…
– Ты и раньше была поглощена отцом и мало что замечала вокруг, а когда мы переехали, стало в тысячу раз хуже.
Могу сколько угодно говорить себе, что переезд затеял Патрик, что этот дом – его мечта, только деньги дала ему я. Пилюли глотала тоже я. Так что здесь мы по моей вине. А теперь ничего нельзя сделать, потому что на этот дом никто больше не польстится. Покупатели войдут, ощутят холодные точки, увидят, что прячется под обоями в бабочках, какие тайны скрывают его стены, – и бросятся бежать. Мы должны были поступить так же. Теперь из дома-убийцы, где муж срывается, нервничает, дочь все больше отдаляется, а сын режет себе вены, не выбраться. Дом убивает и меня, а я ничего не могу изменить.
Виновата во всем. Отворачиваюсь, изо всех сил сжимаю кулаки – только бы не закрыть ладонями лицо.
– Мам, ты хочешь, чтобы я говорил с тобой. А ты услышишь? Ты меня поймешь?
* * *
– Как дела? – едва войдя в дом, спрашивает Патрик и выразительно смотрит наверх, на закрытую дверь Джо.
Сказать, что он опять уходил? Что всего час как вернулся и, не говоря ни слова, снова заперся у себя в комнате? Что я то и дело поднимаюсь по лестнице и, припав к двери сына, прислушиваюсь… ловлю признаки жизни?
– Нормально.
– Вот и хорошо, – вешая на плечики куртку, говорит Патрик.
Нервничаю. Кусая губы, иду за ним на кухню.
– Патрик, на самом деле я в этом не уверена.
– А в чем дело? – вздыхает муж.
– Каждый раз, когда Джо запирает дверь, мне становится страшно. Вдруг он зайдет слишком далеко? Вскроет вены и умрет? Вскроет тайно, а мы даже не сможем его спасти?
– Хватит. Прекрати. Ты делаешь только хуже.
– Почему?
– Обычные подростковые проблемы – вот и все. Может, его обидела… девушка.