Иди ко мне, шепчу я собаке. Она приподнимает ухо, зевает и потягивается внутри меня всем своим телом. Мои пальцы теряют гибкость, а на ладонях появляются мягкие подушечки. Кожа покрывается шерстью, уши становятся мягкими, как тряпочки. Я зарываюсь мордой в плед и вздыхаю.
Черный лабрадор.
Не знаю, думаю ли я об этом про себя или произношу вслух. Я уже снова сплю.
Иб Микаель
Иб Микаель родился в 1945 году. Дебютировал в 1970-м романом «Не существующий сон о кораблях» и с тех пор написал множество романов, рассказов и стихов, созданных под впечатлением от путешествий в самые разные уголки земного шара. Иб Микаель – автор как фантастических текстов, так и полудокументальных, основанных на его воспоминаниях. Он известен своим эклектичным стилем, который всегда нацелен на то, чтобы вобрать в себя мельчайшие нюансы действительности. Иб Микаель – лауреат целого ряда литературных премий и на сегодняшний день является одним из самых читаемых датских писателей.
Акульи тени
Эту историю я услышал от Таити Натуа.
Он рассказал мне ее на маленьком коралловом острове Макемо, где в лагуне бросило якорь судно, на котором я путешествовал по Тихому океану.
И только ныряльщик, о котором повествует эта история, остается в ней безымянным. Известно, что он был очень юн. Мечтал о женщине, и навесном моторе, и о собственной лодке. Он не боялся ни черта, ни Бога, но был беден, а девушке, в которую он был влюблен, было семнадцать – ее формы напоминали полную луну, а под кожей у нее будто прятались таинственные лучи, так что она вся светилась изнутри в его ночах. Хинануи, вот как ее звали. Она была дочерью местного вождя, правившего атоллом. С той самой ночи, когда она открыла ныряльщику глубины своего лона, ее отец встал между ними.
Юноша лелеял надежду, что его мечты сбудутся. Он хотел обзавестись небольшой плантацией кокосовых пальм, собирать урожай копры и складывать ее в мешки, которые он в свой срок продавал бы на заходящий в лагуну корабль. А пока мечта не сбылась, он продолжал нырять за жемчугом, продавать раковины и надеяться, что внезапно разбогатеет, найдя жемчужину редкостной красоты.
Разбогатев, он мечтал посвататься к Хинануи. Их ждали богатство и счастье, так ему грезилось. И Хинануи любила его со всем пылом юной девушки, он это знал. Ведь он был самым ловким, сильным и красивым и нырял на глубины, недоступные остальным.
* * *
Таити откашлялся, немного смущенно, как будто комок в горле угрожал поглотить его рассказ. Его коричневая, как орех, кожа была испещрена морщинами, в курчавых волосах кое-где виднелись поседевшие локоны. Он сидел на пятках, подогнув под себя ноги, и по ходу рассказа чертил перед собой на песке птичьи следы. Отведя взгляд, он упомянул живущих на острове сиренах, которые в давние времена заманивали людей в свои сети. Рассказывали, что они воровали у неопытных матерей грудных младенцев, выкармливали их и растили из них обитателей морских глубин. Ведь эти океанские девы лишены были способности рожать, они были бесплодны и не знали, что такое быть с мужчиной. Таити вытянул губы и прошептал: поэтому весь их род вымер. Но старики помнили, как сирены взамен украденных детей оставляли на рифах настоящие сокровища в виде жемчуга.
* * *
В поисках таких сокровищ юноша и нырял в то утро, одолжив у Таити лодку, оснащенную компрессором и длинным шлангом. Он взял с собой мальчика Михи, который должен был присматривать за бензиновым двигателем, закачивавшим воздух в шланг. Юноша нырнул в том месте, где только отчаянные смельчаки отваживаются это делать. Далеко за чертой рифа, в миле от острова, там, где поросшие кораллами органные трубы подводной скалы тянулись к свету.
Погружаясь, он достиг водоворота. Он держался за веревку, спущенную из лодки, и шланг тащился за ним, разматываясь виток за витком, скользя через борт и опускаясь ко дну в мерцании планктона и прозрачной рыбной молоди.
Мундштук трубки, соединявший его с небом, которое было где-то там, в вышине, холодил рот, воздух поступал с шипением и наполнял легкие. Он опускался на дно, держа в объятиях большой камень. Вскоре обломок неба уже плясал где-то высоко над его головой, там же, где и самый далекий из выпущенных им пузырей воздуха – раздувшийся ближе к поверхности до размеров серебристого живота, – где-то там, в самом конце зеленовато-голубого туннеля, который темнел тем больше, чем глубже ныряльщик погружался. Глубже с каждым вдохом, с куском свинца в поясе, с тянущейся позади сеткой.
Он пересек поток переливавшихся всеми цветами радуги рыб-попугаев, проходивший мимо самой светлой части кораллового рифа, миновал выглядывавших из своих нор мурен, демонстрировавших разинутые пасти, в которых светились зубы. Он опустился на глубину, где рыбы стали крупнее. Серебристый в черную крапину лаврак и скат-манты появляются на этой глубине, подобные тучам приближающейся, безмолвно грохочущей в недрах океана грозы. Шум поступавшего воздуха все нарастал в его ушах, достигая легких с отрывистым тромбонным звуком; маска расплющилась, приплюснутая ко лбу. Юноша скользил мимо гигантских моллюсков, их волнообразно-рельефные, приоткрытые створки раковин излучали свет и могли утопить ныряльщика, захватив его руку или ногу. Он приближался к гроту, который, как утверждал старик Натуа, когда-то был обиталищем сирен, в те времена, когда они существовали.
* * *
Таити прервал свое повествование и сглотнул. Потом взглянул желто-карими глазами в том направлении – за черту рифа, туда, где все еще видно было, как светятся разбивающиеся о скалу волны, мотнул головой в ту сторону и продолжил рассказ.
Когда пловец протянул руки к своей мечте, он почувствовал затылком, как океан дохнул холодом, и заметил позади себя что-то очень большое. Он повернул голову и увидел – сквозь пелену пузырей – акулу таких размеров, какой ему никогда прежде не приходилось видеть в своей жизни.
Он ощутил древнюю судорогу ужаса и застыл без движения. Все вокруг было неподвижно, и время между ними остановилось. Всего в нескольких метрах от юноши глыбой нависала белая акула, внезапно появившаяся из таинственной тишины океанских глубин. Ее плоская морда была огромной, как портал здания, желтовато-белая снизу и синевато-серая, вся в царапинах – сверху.
Она выплыла из темных океанских небес и остановилась – окаменевшее движение. Несколько мгновений, в которые мир перестал существовать для юноши, она напрягала свои маленькие глазки, силясь что-то разглядеть, потом внезапно прервала это занятие и повернулась к нему боком. На мгновение перед юношей мелькнули синие язычки пламени ее зубов, потом гигантская туша задела его, плавно описывая большой круг.
Ныряльщик держался к ней лицом, прижавшись спиной к пластинчатому кораллу. Мозг его все еще работал бесперебойно. Юноша продолжал мыслить трезво и ясно.
Он дернул за веревку, подав Михи сигнал тревоги. Далеко наверху лодка начала описывать круги. Ныряльщик попытался представить себе рельеф рифов: смогут ли они защитить его, если он рискнет быстро всплыть на поверхность? Он знал повадки акул и был уверен, что его акула опишет круг и вернется. Во время всплытия он будет беззащитен, риск слишком велик. Поспешное всплытие, несомненно, привлечет акулу и приведет к тому, что она бросится на него без колебаний. Не поворачиваться к ней спиной, держать ее на расстоянии, тыл прикрыт…