Темная сторона Хюгге - читать онлайн книгу. Автор: Дорта Норс, Хелле Хелле, Йенс Блендструп, и др. cтр.№ 57

А вот что мне не нравится, так это старые фотографии семьи Лили. Они стоят в гостиной на столе, на обратной стороне каждого снимка подписаны имена и место, где он сделан, и год. На обороте фотографии, на которой двое детей держатся за руки, написано Клара и Карл Хирш, Прага 1934 – Терезиенштадт, 1942. Я отлично знаю, что это значит, мозги есть пока что. Лили каждый вечер зажигает перед фотографиями свечи, а когда их с Джоном нет дома, просит об этом меня. Моя задача – надежно вставить свечу в подсвечник, зажечь ее, и пусть она горит. У меня не хватает на это духа. Я пытаюсь раз за разом, но все равно боюсь, что свеча выпадет. Я зажигаю ее и иду к себе, жду, насколько хватает выдержки. Потом возвращаюсь и задуваю пламя. Остатки свечи выбрасываю у себя в домике.

Самое жуткое в этом – то мгновение, когда я, задув огонек, поворачиваюсь к фотографиям спиной. Клара и Карл хотят, чтобы им вернули их свечку, они идут за мной по пятам до самой двери. Я захлопываю ее у них под носом и быстро иду к себе.

 Лили совсем больше не играет сама, пальцы перестали слушаться. Приходит какая-то семья, они хотят купить ее рояль для своей старшей дочки. Они привели ее с собой. Она играет что-то пришедшее в голову, мне очень нравится. Как будто эти звуки извлекает не человек. Непонятно толком, где эта музыка началась и где она закончится. Она длится и длится, пока мама не садится рядом с девочкой и не берет ее руки в свои. Пальцы девочки продолжают играть, и я все еще слышу музыку.

Если вы обещаете, что оставите инструмент у себя, можете его забрать, говорит им Лили. Такая у нее манера добиваться того, чего она хочет. Никогда не обходится без «если». Мне, наверное, больше нравится Лили, но с Джоном не бывает никаких «если». Так для меня лучше.

Лили становится все тоньше и тоньше, и часто заезжает Дреусен. Однажды вечером он появляется совсем поздно. Уходит он только за полночь, и во всех окнах горит свет. На следующее утро перед домом стоит катафалк.

Тянутся очень длинные дни. Я много езжу на велосипеде, очень ветрено, поэтому по вечерам я чувствую усталость. Джон звонит и спрашивает, хочу ли я пойти в церковь на следующий день, он говорит, что соберется много людей. Я говорю нет, бросаю трубку, и мне стыдно. Я запираю дверь и задергиваю шторы. Потом приходит Дреусен и говорит, что мне надо его впустить. Я не хочу его впускать. Слегка ору на него. Он говорит через дверь, что в течение десяти дней мне нужно принимать большую дозу, а сейчас незамедлительно снотворное, у него есть для меня таблетка, он бросает ее мне в отверстие для почты. Я обещаю все выпить. Засыпаю на диване и сплю весь день до вечера. Ночью я выхожу в сад и рву осенние цветы для букета. Я говорю траве и деревьям утешительные слова, но и ругаю их тоже.

«Ведь не Джон же исчез, ведь так?» – говорю я им.

Букет я кладу на крыльцо их дома. Его уже нет, когда я просыпаюсь, как и машины Джона. Он возвращается домой через какое-то время с множеством гостей, двор заставлен машинами. Дреусен тоже здесь. Он стоит во дворе и звонит мне со своего мобильного.

– Ты не забываешь про еду? – спрашивает он.

– Нет, – говорю я.

– Тебе нужно есть, – говорит он. Я обещаю, что буду.

– Скоро их всех здесь не будет, не нервничай, – говорит он, и мне приходится уступить ему, отдернуть занавеску и помахать рукой, чтобы он видел, что со мной не произошло ничего такого.

Два дня спустя двор пустеет. Я размышляю о том, позовет ли меня Джон послушать музыку. Он не зовет, это хорошо. Мне бы не доставило радости слушать музыку без Лили, но вопрос был в том, как сказать «нет». Я снова каждый день езжу на велосипеде, а через три дня он говорит, что мы должны сгрести во дворе листья и укрыть клумбы соломой.

– Сделай-ка нам чайку, – предлагает Джон и опять выходит из кухни. Я его собака, умная псина, которую он очень любит. Не сомневаюсь в том, что многие люди были в его жизни собаками, потому что он хороший хозяин. По крайней мере, мне хорошо в этой роли. Для себя я остаюсь человеком, это тоже неплохо, пока не возобновляется дрожь.

Я завариваю чай. Слышу, как по трубам бежит вода, Джон принимает душ на втором этаже. Я сажусь за стол и смотрю на его журналы, в них полно фотографий домов, высоток, мостов, туннелей. Джон был инженером. Это такие люди, типа Джона, которые строят всякие такие вещи. Но он больше не строит, теперь он сжигает вещи и может купить новый дом, если захочет. Мне трудно дышать, я не могу больше ждать.

Выхожу из кухни и оказываюсь на дороге. Оно здесь, но уже поздно. Я пытаюсь убежать от него прочь, бегу через лес, потом по полю. Солнце белое, и поле белое, и тут-то, в поле, оно настигает меня. Дрожь и колотун вытекают из костей и разливаются по всему телу. Стая ворон срывается с дерева и летит над полем. Я бросаюсь в снег, но они меня заметили. Они садятся на меня и терзают. Мне больно, и когда их клювы долбят мои кости, звук отдается во всем скелете. Жуткий звук.

Они долго клюют, потом внезапно исчезают. И снова становится так тихо, что слышно, как скрипит и потрескивает мороз. Я поднимаюсь на ноги и иду. Я не помню дороги, но собака всегда найдет дом. На лесной опушке сидит лисица и пристально смотрит на меня. Красиво: ее коричневато-рыжий мех, черные стволы деревьев и снег. Собака облаивает лису, я смеюсь над собакой и слегка плачу, но это не грусть, просто в голове все смешалось.

На газоне перед домом вещей не осталось. Джон стоит у костра. Выбритый.

– А, вот ты, хорошо, – говорит он. – И она тоже вернулась, она снова здесь, – говорит он и стучит себя пальцем по лбу. Иногда приходится делать такие вещи. Он качает головой и криво усмехается.

– Все хорошо? – спрашиваю я.

– Все хорошо, – отвечает он. – Ты ведь понимаешь, что тебе нужно здесь остаться?

– Да, отвечаю я.

– Пойдем в дом, – говорит он. Мы спускаемся вниз, в комнату, где мы раньше слушали музыку, и я сразу же замечаю, что фотографий больше нет.

– Садись в кресло, – говорит Джон, протягивая мне плед и стакан с виски.

– Выпей, – говорит он. – Тебе нужно перестать об этом думать. Тебе привет от Дреусена, велел напомнить про большую дозу в течение следующих семи дней и назначил время на среду.

– Так, стало быть, всё? – спрашиваю я.

– Похоже, что так, – отвечает Джон и включает радио. Плед и виски согревают. Я засыпаю под звук голосов двух мужчин, беседующих о ветряных мельницах, и просыпаюсь в сумерках. Приятно оттого, что свет пропал. Радио выключено, Джон сидит в другом кресле и посапывает. Кожа на его щеках обвисла, он выглядит совсем старым. Я перебираюсь вместе с пледом на диван, хотя и не знаю, можно ли. Я думаю о Лили и о сгоревшем диване, набитом конским волосом, думаю о фотографиях, которые тоже исчезли. Я подхожу вплотную к пониманию того, как все это связано между собой, и это не дает мне уснуть, хотя меня и клонит в сон. Мне не хочется будить Джона и просить у него таблетку снотворного. Так что мне остается одно. Я не знаю, что сказал бы на это Дреусен, но ведь ему не обязательно все знать.